и дом предлагал купить, тем более, что деньги с собой были, но она упёрлась и слышать не хочет. «Мне, – говорит, – и с сыном неплохо. А с внуками вообще хорошо. Пошутила я». Вот такая шутница оказалась.
Друзья помолчали некоторое время, потом выпили ещё по рюмочке. Виктор Васильевич наконец взял кусочек сала, положил его на хлебушек и закусил.
– А ты к бывшей своей постучись, всё-таки вместе сорок лет прожили, – посоветовал другу Александр Петрович
– Заезжал, и на порог не пустила, сволочь. У дочки переночевал, с внуками пообщался и тоже смотрю, косятся на меня, ждут, когда уеду. Я утром сел в поезд и укатил на родину. Всё-таки у нас люди более душевные, хотя моя бывшая тоже местная, а адаптировалась уже под те условия.
– Теперь – то что будешь делать? – спросил друга Александр Петрович
– Дом буду покупать или квартиру в городе однокомнатную. Надеюсь, миллиона хватит? – спросил он друга.
– В селе хватит, а в городе вряд ли, хотя без ремонта в городе можно тысяч за
900 курить. А может, к Лидке, соседке своей бывшей, подкатишь? Она – баба ушлая, может и согласится за миллион? – предложил ещё вариант Александр Петрович
– Не согласится. Я как – то ей предлагал жить вместе, так она на меня как на чумного посмотрела. Всё. Хватит! Буду жить один! – сделал вывод Виктор Васильевич. – Наливай! За это и выпьем.
Встреча на погосте
Я услышала своё имя и подняла голову. Меж могил быстро шла навстречу полная невысокая женщина моих лет в рабочем сером халате и белом ситцевом платочке. Женщина широко улыбалась и радостно махала мне рукой в перчатке, вымазанной синей краской.
Если бы не одна характерная деталь, знакомая мне с детства, я бы ни за что не узнала её. Это была Люда, моя очень дальняя родственница по какой-то маминой линии. «Седьмая вода на киселе» – говорила о семье Люды прагматичная тётя Люба.
Мы жили на одной улице, неподалёку друг от друга. Играли вместе и ходили на сельский рынок продавать яблоки и абрикосы. На рынок с той же целью приходили мальчишки и вечно издевались над Людой: то яблоки из её ведра в своё переложат, то абрикосами в неё кидаются. А однажды один из них взял длинный прутик и стал задирать этим прутиком Люде юбку. Она одёргивала её, а он всё равно лез к ней с этим прутом. Отстал только тогда, когда Люда заплакала.
Я всегда смотрела на Люду с любопытством. Вроде бы всё, как у меня: руки – ноги – голова. А вот глаза не такие: говорит Люда со мной, а глаза смотрят в другую сторону.
– Она косонькая, – пояснила мне мама.– Смотри, не смейся над ней никогда, как некоторые делают. Грех это.
Я не смеялась. Отчасти, потому, что была послушной девочкой, а отчасти потому, что тётя Клава, мать Люды, иногда ловила обидчиков дочери, ругала их и даже таскала за чубы. Но они всё равно не унимались и кричали, едва завидев девчонку: «Один глаз на Кавказ, а другой на Север», а ещё «Косой, косой, подавился колбасой».