были бы променять все золото мира на сытный обед и горько сожалели о тех днях, когда они спокойно плавали вдоль западных берегов Америки, где не могло быть такой голодовки.
Эта перемена в настроении команды не могла укрыться от зоркого взгляда капитана и вызвала в моряке самые мрачные опасения.
– Если еще долго не будет видно берега и нам не удастся раздобыть хоть какой-нибудь пищи, то дело наше дрянь, – говорил он боцману. – Особенно страшно становится мне за дона Педро и его сестру. Наша голодная команда такими алчными глазами смотрит на них, что того и гляди произойдет что-нибудь ужасное.
– Сохрани, Господи! – вскричал боцман. – Попробуй только кто-нибудь тронуть хоть пальцем сеньориту – минуты не дам ему прожить, клянусь вечным блаженством моих родителей!.. Говорили вы об этом дону Педро, капитан?
– Разве можно!
– То-то, капитан! Молодой человек горяч и может раньше времени вызвать бурю. Винтовки и амуниция у вас в каюте?
– Разумеется.
– Смотрите, чтобы кто-нибудь не стащил их во время вашего сна или отсутствия.
– Будь спокоен, никому не удастся: ты знаешь, как я чутко сплю, а уходя, всегда запираю помещение.
– Всего у нас девять винтовок, капитан. Не лучше ли оставить только четыре, а остальные выбросить в море?
– Я уже думал об этом, Ретон, но потом сообразил, что на острове среди людоедов лишнее оружие нам не помешает.
– Это верно, капитан. Но если мы еще долго не доберемся до этого заколдованного острова, который не дается нам в руки, то как бы нам не пришлось раскаяться в излишке оружия. От голода люди чумеют; возьмут да и пристрелят нас нашим же собственным оружием. Нам для обороны достаточно и четырех винтовок, а остальными могут воспользоваться наши враги.
– Ну, мы это увидим, Ретон, – проговорил дон Хосе. – Да, положение наше несладкое. Я сильно опасаюсь, как бы наши молодцы не вздумали повторить тех ужасных пирушек человечьим мясом, какие были устроены потерпевшим крушение экипажем «Медузы».
Опасения его оказались вполне основательными. В тот же вечер семеро из команды, в том числе и Эмилио, собрались на корме и, делая вид, будто намерены продолжать свои бесплодные до сих пор попытки рыболовства, шепотом завели такую беседу, от которой у каждого слушателя кровь застыла бы в жилах.
Юнга, несмотря на свою страсть к зубоскальству, пользовался любовью матросов, бывших когда-то приятелями его умершего отца, в свое время славившегося в качестве искусного лоцмана и хорошего товарища.
– Пора наконец решиться, – говорил Эмилио, когда один из матросов спросил, какого он мнения относительно обсуждавшегося дела. – Что же мы, как круглые дураки, будем умирать с голоду, когда под руками столько вкусного мяса? Ждать, когда доберемся до земли, – бесполезно. До тех пор мы все передохнем с голодухи.
– Страшный ты делаешь намек, паренек, – заметил Джон. – Ведь мы не людоеды.
– Ну, это говори за себя или еще там за кого,