вопрос: до какой степени победы и поражения русского войска в тех кампаниях, где его возглавлял Иван IV, могут зависеть от его личного полководческого таланта, воли, отваги? В отношении походов 1547/48, 1549/50 гг. и «Казанского взятия» 1552 г. подобная зависимость должна быть поставлена под сомнение. Реальными командующими были все те же большие воеводы, т. е., та же служилая аристократия[84]. Летопись и разряды дают возможность указать людей, сыгравших в «Казанском взятии» решающую роль, а также занимавших тогда высшие должности и являвшихся, по всей видимости, истинными хозяевами положения. Это прежде всего князья Иван Федорович Мстиславский, Михаил Иванович Воротынский и Александр Борисович Горбатый. Помимо них выделяются князья Андрей Михайлович Курбский, Семен Иванович Микулинский, Василий Семенович Серебряный, Дмитрий Иванович Хилков, Петр Михайлович Щенятев. Заметны также князья Юрий Андреевич Пенинский-Оболенский, Иван Иванович Пронский и Юрий Иванович Шемякин, а также представители влиятельных боярских родов Семен Васильевич Шереметев и Даниил Романович Юрьев. Ни один из них не играл сколько-нибудь серьезной роли в Стародубской войне, зато большинство участвовало в прежних боевых действиях войны с Казанью на высоких должностях (кроме князей Пенинского-Оболенского[85], Шемякина, Курбского и Пронского). Все это – верхушка титулованной знати, самые ее сливки, люди весьма богатые и влиятельные[86]. Трудно определить, до какой степени молодой Иван IV был волен отдавать им распоряжения…
С одной стороны, Андрей Курбский в «Истории о великом князе Московском», сочинении крайне недружелюбном в отношении Ивана Васильевича, отмечает личную храбрость и энтузиазм государя: «…сам царь исполнился усердием, сам и по собственному разумению начал вооружаться против врага и собирать многочисленные храбрые войска. Он уже не хотел наслаждаться покоем, жить, затворясь в прекрасных хоромах, как в обыкновении у теперешних царей на западе (прожигать целые ночи, сидя за картами и другими бесовскими измышлениями), но сам поднимался не раз, не щадя своего здоровья, на враждебного и злейшего своего противника – казанского царя». Далее Курбский как будто пишет о полной самостоятельности Ивана Васильевича: «он велел…», «он отправил…». Однако важнейшие решения принимались государем только по совету «со всеми сенаторами и стратегами». И особенно характерный эпизод произошел в день решающего штурма Казани: московские войска уже проникли в город, но в уличных боях под напором его защитников, некоторые отряды обратились в бегство; государь, по словам Курбского, утратил твердость духа. Видя беглецов, он «…не только лицом изменился, но и сердце у него сокрушилось при мысли, что все войско христианское басурманы изгнали уже из города. Мудрые и опытные его сенаторы, видя это, распорядились воздвигнуть большую христианскую хоругвь у городских ворот, называемых Царскими, и самого царя, взяв за узду коня его, – волей или неволей – у хоругви поставили: