свет. Слишком белое, что бы что-то чувствовать, будто кровь покинула это несчастное жалкое тело и только злость и ненависть заставляет двигать его язык, руки и ноги. –Ни могикане, ни бледнолицые не будут тебя пытать. Но всё зависит от твоего отца. –Если так, то мне неизбежно грядут пытки, хотя существует ли большая пытка, чем стать предателем своего народа, и потерять честь в глазах отца, подобно тому, как если бы птенец улетел в другое гнездо, только лишь от того, что туда приносят пищу больше и вкуснее. Но даже птаха бы не сделала того, что сделала я, гурон. Хотя воюя бок о бок с могиканами, ты не делаешь чести, как если бы волк дрался за шакалов. – Гурон не волк, но и не шакал. Он Ягуар, и делает то, что требует его сердце и честь – он бьётся за всех ягуаров, хоть их с ним и нет, и он не подчиняется шакалам, а лишь пользуется их оружием и положением. Они лишь идут по одной тропе, но каждый со своей целью. –Ирокез бы никогда не позволил себе встать на одну тропу с могиканами или гуронами. –Да, если ирокеза кто-то ждёт в его вигваме. Удивительно, но только Науэль из всего отряда, состоящего из индейцев и белых, из всех 200 с небольшим человек, говорил с Мимитех так, будто они вовсе не враги, а он не собирался никого убивать, а просто шёл мимо лагеря, и решил заглянуть, а заодно и поговорить с одинокой девушкой. Он знал, что она такой же враг, как и каждый ирокез, но что-то сдерживало его, хотя когда он узнал, что она дождь вождя Аскуна, его одолевало желание убить девушку, без всяких расспросов и церемоний, и отнести её скальп гуронам, но всё же, созревший в его голове план, о котором мы расскажем чуть позже, перебил жажду вражеской крови. Но план его был жесток, а девушка была храброй и милой, что смягчало сердце молодого воина, когда он разговаривал с ней, и на мгновение ему показалось, что его план слишком бессердечный и невежественный, хотя и не предрекал опасности для жизни девушки. Но теперь, когда девушка оказалась в таком положении, что у себя в племени она станет предателем, и её скорее убью там, нежели будут спасать, исход его дела мог оказаться не таким торжественным и драматичным, как он это предрекал. Науэль стал продумывать все детали, и учёл то, что минги ещё не знают о проступке дочери вождя, если только она сама не заводила с кем-то разговор, и если кто-то ещё из племени не помог ей в этом деле. Науэль удалился в свою палатку, и девушка осталась в одиночестве, наедине со своими мыслями. Она думала о том, как правильнее будет принять смерть – от белых или могикан, или вернуться в родное поселение, где она станет приманкой для изголодавшихся воронов. Девушку не пугало предстоящее будущее в лагере французов, хотя и гурон известил её, что жизни её ничего не угрожает. И всё же ей казалось, что она должна принять с достоинством уготованную ей учесть в родных местах, чем быть поверженной от рук бледнолицых. Под ласковым светом угасающего костра девушка погрузилась в сон, когда луна уже ярко освещала всё, что было в её владениях, и весь лагерь сонно дышал из своих палаток. Она проснулась когда солнце только
