вопреки оказываемому давлению прорваться в сознание или добиться отвода с помощью реального действия. Сопротивление лечению исходит из тех же высших слоев и систем душевной жизни, которые в свое время произвели вытеснение. Но поскольку, как известно из опыта, мотивы сопротивления и даже оно само во время лечения сначала бывают бессознательными, мы должны подыскать более целесообразную форму выражения. Мы избежим неясности, если будем противопоставлять друг другу не сознательное и бессознательное, а тесно примыкающее к ним Я и вытесненное. Многое в Я, несомненно, само является бессознательным, а именно то, что можно назвать ядром Я; лишь незначительную часть его мы охватываем названием предсознательное. После этой замены чисто описательного выражения выражением систематическим или динамическим мы можем сказать, что сопротивление анализируемых исходит из их Я, и тогда нам сразу же становится ясно, что «навязчивое повторение» следует приписать вытесненному бессознательному. Оно, вероятно, не могло проявиться до тех пор, пока идущая ему навстречу работа лечения не ослабила вытеснения.
Нет никакого сомнения, что сопротивление сознательного и предсознательного Я служит принципу удовольствия, ведь оно стремится избавить от неудовольствия, которое возникло бы при высвобождении вытесненного, и наши усилия направлены на то, чтобы, обращаясь к принципу реальности, добиться допущения такого неудовольствия. Но в каком отношении к принципу удовольствия находится навязчивое повторение, проявление силы вытесненного? Очевидно, что большая часть того, что позволяет заново пережить навязчивое повторение, должно принести Я неудовольствие, ибо оно способствует проявлению вытесненных влечений, но это неудовольствие, как мы уже отмечали, не противоречит принципу удовольствия; будучи неудовольствием для одной системы, оно месте с тем становится удовлетворением для другой. Однако тот новый и удивительный факт, который нам нужно теперь описать, заключается в том, что навязчивое повторение воспроизводит также и такие прошлые переживания, которые не содержат возможности удовольствия, которые и тогда не могли быть удовлетворением, даже тех импульсов влечения, которые с тех пор были вытеснены.
Ранний расцвет инфантильной сексуальной жизни был обречен на гибель из-за несовместимости ее господствовавших желаний с реальностью и недостаточности развития ребенка. Он закончился в связи с самыми неприятными поводами и сопровождался глубокими болезненными переживаниями. Потеря любви и неудачи оставили после себя нарциссический шрам – стойкое нарушение чувства собственного достоинства, которое, по моему опыту и по мнению Марциновского (1918), составляет одну из главных причин «чувства неполноценности», часто встречающегося у невротиков. Сексуальная пытливость ребенка, которого ограничивает его физическое развитие, к удовлетворительному результату не привела; отсюда впоследствии жалобы: «Я не могу ни с чем справиться,