в восемнадцатом, девятнадцатом или середине двадцатого века: шелест бумаг, сосредоточенное пыхтение чиновников, скрип перьев, влажный запах чернил. А может, и за много веков до сего времени где-нибудь при дворе Аменхотепа писцы точно так же занимались своим ремеслом, поджав под себя ноги и завернувшись в однообразные, под стать своей деятельности, туники.
Перед лестницей наверх Андрея попытались перехватить бдительные служки – но князь грозно рыкнул, пообещал подвесить на дыбу и отправить служить при крымском посольстве, потребовал вызвать дьяка Кошкина прямо сюда, дабы ног своих не утруждать – и простолюдины струхнули. На втором этаже Зверева встретили уже боярские холопы – те хозяйского гостя знали и проводили в просторную, но аскетически скромную, без малейшего убранства, горницу начальника приказа. Здесь Андрею пришлось поскучать, любуясь на черные стены из потрескавшихся бревен и плотный пол, покрытый живописными бурыми пятнами. Полное впечатление, что каждого второго посетителя начинали пытать прямо здесь.
Иван Юрьевич явился только часа через полтора, запыхавшийся и разгоряченный. Ничего не говоря, откинул крышку одного из сундуков, достал медный кувшин, припал к горлышку. Утолив жажду, спросил:
– Простокваши желаешь?
Андрей отрицательно покачал головой, и дьяк спрятал кувшин на место, обошел тяжелый стол, сбитый из досок в ладонь толщиной, тяжело упал в кресло.
– Прости, друже, здесь тебя достойно принять не могу. Может, дома за побратимство выпьем, посидим в покое?
– Почему у царя до сих пор нет детей, боярин? – с места в лоб поинтересовался Зверев.
– Ну ты спросил, княже, – развел руками дьяк. – Бог не дал. Пока не дал. Но мы за то моли…
– Пахом не проболтался о том, что недавно у меня в княжестве случилось? – перебил его Андрей. – Мертвецы оживать начали.
– Свят, свят, – торопливо перекрестился боярин, заметно изменившись в лице.
– Управился я с сей бедой. Божьей помощью управился, – на всякий случай уточнил князь Сакульский. – Ныне на месте проклятом храм поставлен новый, ужо освящен. Но колдун, некромант проклятый, убег. А нынешним летом видел я его на дворе князя Старицкого.
– Так-так, – задумчиво пригладил бороду глава Разбойного приказа.
– О том я думаю, что смысл покушаться на Иоанна есть лишь до тех пор, пока у него наследник не родился. А Анастасия, племянница твоя, все бесплодна и бесплодна. Уж не порча ли на нее наведена, Иван Юрьевич? На царицу, на семью, на дом царский.
– Серьезное обвинение, Андрей Васильевич, – распрямился в кресле дьяк. – Но помнить ты должен, княже, что брат царский – не юродивый на улице. Супротив него слова простого мало. Доказательства нужны.
– Да черт с ним, со Старицким! – раздраженно сплюнул Зверев. – О государе подумать нужно. Коли порча на нем, на семье царской – снимать ее нужно. Хорошо бы заговором на скрещенные ножи и воду из семи колодцев. Или хоть освятить его дворец заново. Как мыться в баню пойдут, заставь любого священника