камень, в сущности, не более чем камень. Это только в книжках с картинками черепахи милые и похожи на человеческих старушек, – на самом деле черепаха представляет из себя плоский камень с когтистыми мерзкими ногами и змеиной головкой. Я знаю, о чем говорю, у меня была некая Чапа – ужас моей жизни с семи до девяти лет. Я боялась взять ее в руки. Она производила тонны, буквально тонны омерзительного навоза. Я подпихивала ее на даче под соседский забор, три дня и три ночи кисла от ужасающего чувства вины, а потом натыкалась на эту тварь в двух шагах от нашего крыльца. Если бы не Чапа, я, уверена, выросла бы гораздо более светлым человеком.
А мой друг Митя Волчек уверяет, что его черепаха понимает сербскохорватский язык. Якобы когда из телевизора доносится сербскохорватская речь, Манюня целеустремленно прицарапывается из своей комнаты и замирает перед экраном. А когда сюжет про Югославию заканчивается, сразу теряет интерес и уползает к себе.
(То есть свою функцию Манюня честно выполнила: создала сюжет и историю.)
У меня нет никакого pet, но мне тоже хочется рассказать какую-нибудь pet-story. Придется брать чужое. Я бы взяла игуану – две самые поразительные, каждая в своем роде, «истории из жизни домашних любимцев» связаны именно с игуанами.
Одна жила у того же Волчека, в Праге, ее звали Тотошей. Мне как-то довелось неделю быть ответственной за кормление Манюни и Тотоши, это было ужасно. Они почти совсем не ели, я только заменяла увядший салат свежим. Было неприятное опасение, что обе решили коварно помереть до приезда хозяина. Они не только не ели, не пили, но даже и не двигались. Манюня замерла под кроватью, Тотоша, почти не меняя положения, висела на жалюзи.
Потом уже выяснилось, что игуане клинически не хватало солнечного света. На почве солярного голодания у несчастной Тотоши развился рахит и жуткий остеопороз, она в одночасье переломала себе все лапы, сколько их там у игуан. Лошадей в таких случаях пристреливают, а Тотоше в ветеринарной клинике наложили гипс и подвесили ее на растяжках. Она, видимо, ужасно страдала, была злая, как собака. Подлечив, ее решили продать.
Еще из моих знакомых владелицей игуаны была Линор Горалик. У ее игуаны с солнцем было все неплохо – она жила в Израиле. Но у ее хозяйки было плохо с деньгами, и она кормила свою игуану не фруктами, а всяким отстоем вроде помидоров, причем не лучшего качества. Игуана умерла. В зоомагазине по этому поводу сказали: «Ничего удивительного. Мы так и подумали сразу, что она у вас умрет: она же у вас была первая. Первые игуаны всегда умирают».
Закон довольно универсальный: в каждом деле бывает своя «первая игуана». Я свои неудачные попытки теперь только так и называю.
Вот она, функция домашних животных № 5 – они жертвы. Пробные экземпляры. Подопытные кролики для человеческих привязанностей, чувств и претензий. И ведь от них требуют еще знаете чего – благодарности и ответной нежности. Уверены, что они на это способны и обязаны дать. И морские, мол, свинки любить умеют…
Достоевский Ф. М
Почему-то