лежал в ящике и думал, что дешево свою жизнь не отдам. Вдруг ящик распался, и я очутился на свободе, на глазах у тысячной толпы людей и нескольких свор рвущихся ко мне с бешенством злобных собак, которых верховые придерживали ремнем за ошейники.
Сначала я огляделся кругом, затем выбрал одно направление и побежал. Тогда спустили с ремней собак, и они со всех ног бросились на меня. Я подпустил их к себе и, помяв их зубами, пустился вперед. Собаки оправились и стали догонять меня. Я бросился в толпу народа, которая расступилась передо мной. Борзые растерялись от неожиданности, а я, пробежав мимо толпы, вырвался в чистое поле и, сколько было силы, замахал к лесу. О, у меня тогда были здоровые, быстрые, молодые ноги! Я добежал до леса и скрылся в нем, оставив собак позади. В лесу они ловить меня не стали.
Так удалось мне убежать из неволи. Родных мест я не нашел: слишком далеко меня увезли от них.
Край, где я поселился, был голодный для меня, так как в нём было много охотников, выбивших почти всю дичь. Но все-таки я кое-как кормился. Здесь я нашел себе подругу. У меня была семья. И что за славные волчата были мои дети! Нам трудно было их выкормить, но всё-таки мы вырастили их сильными, ловкими, здоровыми зверями.
Однажды мы всей семьей бродили в поисках добычи. В одном лесном овраге мы нашли лошадиную падаль. Мы, старики, осторожно обошли эту падаль, обнюхали ее, и мне показалось, что в мясе есть что-то подозрительное. Я зарычал на детей, даже кусал их и не подпускал к падали. Но глупые молодые волки не послушались меня; они были голодны и с жадностью набросились на лошадиный труп, стали разрывать его на куски. Наконец, нам с матерью удалось их отогнать.
Но было уже поздно.
Бедные мои дети стали визжать от боли, метаться, корчились в судорогах и затем умирали один за одним на наших глазах.
Падаль была отравлена людьми и нарочно положена для нас. Горе охватило нас, и мы, забыв осторожность, всю ночь выли около трупов наших бедных детей. Утром явились люди и, увидав отравленных ими волков, радовались и смеялись от восторга.
Я ушел, но мать медлила уходить от детей: ей все казалось, что они ещё живы. И за свою материнскую любовь она поплатилась жизнью. Её убили из ружья.
Я опять остался один. Скучно мне было. Несколько дней я ничего не ел. Голод выгнал меня из моего убежища. Но люди, вероятно, знали это убежище. В порыве горя я иногда выл и этим выдавал свое местонахождение.
Едва я вышел на лесную тропу, чтобы по ней подойти к стаду, пасшемуся на лугу, и поймать какого-нибудь ягненка, как услыхал под собой лязг железа и почувствовал страшную боль в правой задней ноге.
Я попал в капкан.
Хотя капкан и был привязан цепочкой к сосновому дереву, но я был настолько силен тогда, что оборвал цепь и потащил за собой железо.
Если бы это было зимой, то люди легко нашли бы меня по следу. Но стояла осень, деревья обнажались, и листья засыпали след, который я чертил железом по земле. Я шел в глубь леса и волочил за собой капкан, задевавший часто за корни и кусты, отчего