кричала от боли, когда они вошли. В квартире толпились соседки, они стояли везде, молились и вспоминали, как сами рожали.
– Когда я рожала своего Винсента, – говорила одна, – то я…
– А я была еще моложе ее, – говорила другая. – И у меня…
– Никто не верил, что я выживу, – гордо заявляла третья. – Но я…
Они радостно встретили повитуху, а Джонни выставили вон. Он сидел на крыльце и вздрагивал от каждого крика Кэти. Он был растерян, все случилось так неожиданно. Было семь часов утра. Ее крики доносились до него даже через закрытые окна. Мужчины шли мимо на работу, взглядывали на окно, из которого слышался крик, потом на Джонни, который сгорбился на крыльце, и на лицах у них появлялось мрачное выражение.
Схватки у Кэти продолжались весь день, и Джонни ничем не мог помочь – ровным счетом ничем. К вечеру он был уже не в состоянии выносить этот крик. Он пошел к матери, чтобы передохнуть. Когда сказал матери, что Кэти рожает, та едва на стенку не полезла от горя.
– Теперь она тебя окончательно приковала, – выла она. – Теперь ты никогда не вернешься ко мне.
Горе ее было безутешно.
Джонни отыскал своего брата, Джорджи, который в эту ночь подрабатывал танцором. Джонни сидел, пил, дожидаясь, когда Джорджи закончит, и совсем забыл, что ему надо идти в школу. Когда Джорджи освободился, они обошли несколько баров, пропускали в каждом по стаканчику или по два и рассказывали всем, что происходит у Джонни дома. Мужчины слушали сочувственно, угощали Джонни и говорили ему, что сами прошли через эту мясорубку.
На заре молодые люди вернулись домой к матери, Джонни рухнул и заснул тревожным сном. В девять утра он проснулся с чувством, что стряслась беда. Он вспомнил про Кэти, вспомнил и про школу, но слишком поздно. Он умылся, оделся и пошел домой. Проходя мимо фруктовой лавки, увидел авокадо и купил пару штук для Кэти.
Джонни не знал, что ночью его жена, после двадцатичетырехчасовых мучений, разродилась крошечной девочкой. Самые обычные роды, если не считать того, что девочка родилась в рубашке – говорят, это добрый знак, такому ребенку суждено великое будущее. Повитуха тайком утащила послед и потом на Бруклинской верфи продала его моряку за два доллара. У кого есть такая «сорочка», тот никогда не утонет, так говорят. Моряк носил ее во фланелевом мешочке на шее.
Поскольку Джонни всю ночь пьянствовал, а потом спал, откуда он мог знать, что ночью ударил мороз, трубы прорвало, потому что он не протопил школу, и подвал с первым этажом затопило.
Когда он пришел домой, Кэти лежала в темной спальне. Рядом с ней на пуховой подушке, когда-то принадлежавшей Энди, лежал ребенок. Квартира была чисто вымыта, соседки постарались. Чувствовался слабый запах карболки и детской присыпки Меннен. Повитуха уже ушла, сказав на прощание: «С вас пять долларов, ваш муж знает, где я живу».
После ее ухода Кэти отвернулась лицом к стенке и изо