работу исключительно на каблуках, исключительно в юбках, некий дресс-код. Значит, и домогался к кому-то. Значит, кто-то на него точит зуб и готов свидетельствовать.
– Думаю, не без того, – подтвердил опер.
– Найди парочку жертв. На всякий случай и эту подпорку используем. Чем больше свидетелей, тем лучше. Можешь идти.
– Есть, – отозвался опер. Вышел из кабинета.
– Ты давал взятки Галковскому? – спросил меня Шаров. Он смотрел мне прямо в глаза.
– Разумеется, – ответил я. – Как все. Без его подписи к коммуникациям в городе не подпустят.
– Можешь подтвердить это сейчас? Хотя бы устно? При Галковском?
Я растерялся. Дело пахло жареным. Шаров – мент, его работа – играть с огнём. А мне в кошки-мышки играть не резон. Но выходило сейчас так, что я зависим от Шарова, я же пришёл к нему в роли просителя, на карте – судьба сына. Я почувствовал, как озноб пробежал по спине, и внутри меня что-то загудело – будто бы страх, который испытывал в детстве, когда приближалась драка.
Всё-таки связываться с ментами – дело скользкое. Лучше бы не связываться никогда. Настоящий мент, а тот же Шаров был ментом настоящим, должен быть умён и коварен. Если ты у него чего-нибудь просишь, знай, завтра он попросит у тебя. И ещё неизвестно, что дороже… Лучше жить по закону. Но я по закону не жил. Вертелся, взятки давал, обманывал налоговую, финтил кое-что с банком, успокаивал себя: все так делают, без этого в бизнесе не выжить… Врал, конечно, сам себе. Но чистеньким перед Шаровым казаться не хотел и не мог.
– Виталий, я тебе верю. Я готов сказать в присутствии Галковского, что давал ему взятки. К тому же, на вашем языке говоря, у меня есть кой-какая вещественная база.
Шаров протянул мне руку, ожесточённо тряхнул её, сказал:
– Спасибо! Пойдём! Галковский у нас в подвале сидит.
– Не может быть! Сам Галковский в подвале?
– Сегодня на даче взятки прихватили. При обыске ещё нашли сто двадцать миллионов наличными.
…Это был зажравшийся воротила. Чиновник, который давал разрешения на любую стройку в городе и районе. Взятки и откаты у него вошли в систему, он делился с теми, кто стоял над ним, и, видно, совсем потерял чувство опасности. Вот и попался. Или кто-то захотел его убрать, потому что слишком много знает. Дело тёмное и грязное. Там, где большие деньги, – вечные сумерки…
Мы вошли с Шаровым в одиночную камеру. Там было чисто, светло. На кровати сидел человек в спортивном костюме, руки у него были сцеплены в замок. Это и был Галковский. Я его даже не узнал. Он был без очков, без галстука, без белой сорочки, он слинял, потерялся. Словно бы орёл стал воробьём. Шаров строго и чётко заявил:
– Господин Галковский, это не для протокола, а для информации… Валентин Андреевич, – обратился потом ко мне Шаров, – вам известен этот человек?
– Да, я его знаю, – твёрдо ответил я.
– Вы давали господину Галковскому взятки?
– Да. Я отправлял деньги на счета, указанные им.
Галковский сперва как будто не понял,