и забросал землей разведенный Айзеком костер – просто чтобы заставить отряд разойтись. У них не было ни мяса для жаркого, ни воды для чая, а потому оставлять огонь не было смысла. Мужчины неохотно поднялись и, восхищенно глядя на Сашу, поблагодарили ее за развлечение. Всего за несколько дней королевская гвардия превратилась в безмозглое стадо овец, готовое следовать за ней куда угодно в надежде на новое угощение.
Она опекала их. Она опекала его.
У Келя это вызывало и восторг, и досаду. Он хотел, чтобы она умолкла, и молился, чтобы она никогда не перестала говорить. Она заставляла его чувствовать себя одновременно счастливым и жалким, и каждый вечер он ловил себя на том, что тоже с предвкушением и раздражением ждет, когда они соберутся вокруг костра и Саша, уступив их просительным взглядам, примется рассказывать очередную сказку, точно детям, прильнувшим к материнским коленям.
По утрам Кель обнаруживал, что его сапоги блестят, одежда почищена и проветрена, а грива коня расчесана. Саша всегда поднималась первой, как бы ни вымотала ее накануне дорога, – словно знала, когда он проснется. Солдаты встречали подобную преданность усмешками, но Саша вела себя так кротко, была так весела и любезна, что ее даже не получалось дразнить. На все шутки она отвечала улыбкой – равнодушная к любому мнению, кроме мнения Келя.
Он видел, как она ловит малейшие знаки его неодобрения. Он не пренебрегал ею. Но и не впадал в слепое обожание. Он никогда ее ни о чем не просил и не благодарил за услуги. Но каждый день она ехала в его седле без слова жалобы, приберегая для него лучшие истории, а он слушал их с нарочитым безразличием.
Однажды, закончив особенно любопытную сказку про чудовищ из Джираенского моря, Саша надолго замолчала. Кель уже прикидывал, как бы ее разговорить, не прося об этом напрямую, когда она потянула его за руку:
– Идет буря.
Она обернулась проверить, слышит ли он ее. Саша не паниковала, но на шее у нее забилась жилка, а глаза стали такими огромными, что он испугался. На горизонте было ясно, если не считать призрачного марева, которое, казалось, не таило никакой угрозы. Однако Саша видела что-то еще.
– Идет буря, – повторила она, указывая на темное пятнышко посреди сияющего неба.
В другое время Кель рассмеялся бы, но сейчас ему было не до смеха. Саша оглянулась в поисках убежища.
– Везде будет песок. Мы не сможем сделать ни вдоха.
Грудь женщины тяжело поднималась и опускалась, словно ей уже не хватало воздуха. Затем она вздрогнула, сбрасывая с себя наваждение и усилием возвращаясь в настоящий момент.
Кель выругался и принялся крутить головой по сторонам, как немногим раньше Саша. Земли между Квандуном и Иноком были удручающе однообразны: красные дюны с редкими вкраплениями песчаника тянулись вокруг, насколько хватало глаз. Нужен был овраг, какой-то природный барьер между ними – и тем, что на них надвигалось. Кель взял Сашу за подбородок:
– Ты видишь убежище? Куда нам ехать?
Она