не сможет узнать? И выставить себя круглым идиотом?
А мастер терпеливо ждал, когда покупатель заговорит, и Годелот снова почувствовал закипающую ярость.
– Лен и жила, шестьдесят штук. И каждую десятую я хочу сам отстрелять для пробы. Если хоть половина выдюжит – поговорим о цене.
Вызывающая грубость собственного тона показалась Годелоту квохтаньем взбешенного петуха. Но тетивщик снова поклонился, вынул из кармана огниво, безошибочными движениями зажег на стене факел и приглашающе указал на ровные ряды готовых тетив.
– Пойдемте на задний двор, мессер.
За последующий час Годелот возненавидел тетивщика пылкой и вызревшей ненавистью. Пеппо – как представился мерзавец – раздражал его каждым словом и поворотом головы. Почтительная речь, в которой разъяренному кирасиру чудилась насмешка, заставляла его обращаться к мастеру все более пренебрежительно и резко. Худые крепкие руки, с неожиданной силой взводившие рычаг арбалета, напоминали о юркой ладони, уже почти завладевшей казенным кошелем (за утерю которого Годелот неминуемо был бы выпорот плетьми). Даже превосходная тетива, вполне справедливо нахваливаемая Винченцо, вызывала у кирасира глухую досаду. Ведь проклятый наглец все же получит деньги, на которые покушался вчера…
Однако всего непереносней был странный, неподвижный, но до изумления выразительный взгляд слепых глаз. Вероятно, то была лишь иллюзия, навеянная Годелоту злостью, но глаза тетивщика казались лукавыми, насмешливыми и проницательными, словно там, за стылым темным стеклом зрачков, шла какая-то неведомая жизнь. Не видя лица, этот мертво-живой взгляд бесцеремонно проникал в самое нутро и шарил там, точно так же, как руки шарили в чужих карманах.
Годелот придирался и язвил, критиковал каждую тетиву, гонял мастера за новыми и новыми образцами, ребячливо досадуя, что перед слепым ни к чему брезгливо морщиться. Ему до смерти хотелось, чтоб тетива была дрянью, а сволочной Пеппо – криворуким неучем, и великолепное плетение гладких волокон бесило его до зубовного скрежета. Вдобавок, от злости Годелот, всегда гордившийся своей меткостью, уже дважды промахнулся мимо мишени, нарисованной углем на здоровенной доске в углу двора. И пусть мастер не видел этих конфузов, кирасир все равно был уверен, что тот все знает и злорадствует.
– Довольно, – отрезал наконец шотландец, опуская арбалет, – придется брать, что есть. Поди, не Венеция, настоящего товара не сыскать.
В ответ на оскорбление Пеппо с поклоном развел руками:
– Большая честь для меня, мессер.
А уголки губ на миг дрогнули почти добродушной издевкой.
Выходя из мастерской, Годелот был почти уверен, что вор попросту кладет изрядную долю добычи в карман хозяину, потому тот так и превозносит своего любимца-прощелыгу. Ему уже хотелось скорее покинуть этот поганый город с его грязными мостовыми и мерзкими обитателями…
***
Пеппо