торговавшей чистым пшеничным самогоном, потом овраг у окраины, потом голая иззябшая роща. Отца не было нигде. Бранясь и бормоча «Отче Наш», Лауро помчался по тракту в соседнюю деревню. Снег сек лицо, набивался в башмаки и лез в горло, ветер жег глаза, насквозь пробирая поношенную одежонку мальчика.
Он нашел. Отец, пьяный до беспамятства, ковылял вдоль деревенской улицы. Лауро налетел на него, словно оголодавший волк, повалил в снег и рыдал, колотя отца кулаками в грудь, поливая отборной руганью и кипящими слезами. Потом рывком вздернул Абеле с земли, привычно закинул его руку себе на плечо и поволок вперед.
Лауро задыхался под весом отца, норовившего задремать прямо на ходу. Метель и не думала утихать, тракт змеей вился в серебристом мареве снега, расцвеченном причудливыми химерами в неверном свете полной луны.
Первые дома уже виднелись вдалеке, когда Абеле вдруг вздрогнул и вскинул голову, будто очнувшись.
– Л-лаурино? – пробормотал он, крепче опираясь на плечо сына, – мальчик мой…
Он остановился, удерживая ребенка, и крепко потер ладонями лицо.
– Лауро, – проговорил он уже тверже, – черт побери, как же я набрался… Уже ночь… Представляю, сколько ты меня искал…
Сын смотрел на него, зябко охватив себя руками. Это был не первый покаянный отцовский канон, но толку и прежде было мало…
– Папа, пойдем, – просительно окликнул он, – холодно, как в аду. Тебе надо поесть и отоспаться. Пойдем, пожалуйста…
А Абеле потряс головой и сдвинул брови.
– В аду скорее жарко, – бессмысленно обронил он, озираясь по сторонам, будто впервые видя заснеженное поле и синеватую ленту дороги, – Господи, – добавил он вполголоса, – видела бы меня моя бедняжка Лилиана… Она бы умерла от стыда…
– Мама уже умерла! А ты… ты… – со злой горечью выкрикнул Лауро, утирая глаза, и захлебнулся плачем, а отец обернулся к нему:
– Ты прав, – кивнул он и пошатнулся, – ты был прав все эти месяцы, когда бранил меня, кормил похлебкой и менял на мне рубашку. Бедный мой мальчик… Самый ценный дар, который Лилиана доверила мне, а я его почти загубил. Но я все исправлю, Лаурино… Я все исправлю, клянусь… Ты веришь мне? Не надо, не плачь, родной. И не нужно тащить меня на себе, я пойду сам…
Словно в подтверждение, Абеле сделал два широких шага и повалился в снег.
– Папа! – Лауро бросился к отцу, – папа, вставай! Не беда, я помогу тебе, мне нетрудно! Идем же, прошу тебя, идем домой! Я верю, конечно, я верю!!! Идем, папа!
– Нет, – Абеле снова вырвался из рук сына, – довольно тебе таскать мою пьяную тушу на своих плечах… Я дойду домой сам и с этого дня ни капли не выпью… Мы еще разбогатеем, сынок… Мама еще сможет нами гордиться…
Бормоча это, Абеле выпрямился и почти твердо пошагал в круговерть метели через тракт. Он не слышал, как сквозь вой ветра донесся глухой топот и звон колокольца…
– Папа!!! –