на груди, я пытаюсь стереть его салфеткой. Но делаю только хуже. Я ужасно смущена. Сестры качают головами, на их груди я вижу такие же алые пятна, которые расплываются, становятся все больше и больше… Их лица бледнеют, они падают на траву как подкошенные. Я бегу от них прочь и вижу, как навстречу мне идет женщина. И я понимаю, что это – моя мать. У нее озабоченное лицо, я бегу к ней, вся дрожа.
– Мама! – шепчу я. – Мама! – повторяя, зарываюсь в складки ее платья.
Она наклоняется ко мне, обнимает и шепчет:
– Что тебя напугало?
Я, не в силах вымолвить ни слова, вырываюсь, бегу дальше. Я выбегаю на берег. Море! Какое огромное! На горизонте большой корабль, который уплывает от нас… Я бегу в воду, я уже по колено в воде. Мне страшно идти назад, а впереди… ничего нет.
– Вам плохо? – Мужчина дотронулся до моей руки.
– Н-нет. Просто вспомнилось кое-что.
– У вас такой вид, будто бы увидели что-то страшное. Что вы увидели? Или вспомнили?
Он задавал вопросы небрежным тоном, но при этом не сводил с меня внимательного взгляда.
– Так, глупости. – Я не хотела ему ни о чем говорить.
На лице мужчины мелькнула не то досада, не то раздражение. Но он мягко поинтересовался:
– Как клубника?
– Вкусная… Но я ела вкусней.
– Когда? – быстро спросил он.
– Не могу вспомнить, – солгала я.
– А что вы помните?
Я покачала головой:
– Ничего. Как будто бы в голове пустая дыра…
– Жаль! Но вы обязательно поправитесь, и к вам вернутся воспоминания.
Дальше он сказал что-то по-французски. Я уловила только общий смысл.
– Вы думаете, что воспоминания будут для меня… болезненны?
Он колебался. Я это видела.
– Говорите!
– Не знаю, – неохотно произнес мужчина. – Существует даже специальная молитва против воспоминаний. Не всегда хочется вспоминать: иногда лучше забыть. Но не всегда это получается. Память – страшная вещь! Есть прекрасные строки:
Только змеи сбрасывают кожи,
Чтобы душа старела и росла.
Мы, увы, со змеями не схожи,
Мы меняем души, не тела.
Память, ты рукою великанши
Жизнь ведешь, как под уздцы коня,
Ты расскажешь мне о тех, кто раньше
В этом теле жили до меня…[1]
– Чьи это строки? – спросила я.
– Есть такой поэт Николай Гумилев. Это его стихи.
– Наверное, я его не читала.
– Почему?
Я задумалась:
– Мне кажется, у меня была строгая мама.
Мой собеседник улыбнулся.
– Да, у вас была очень строгая мама.
– Но кто? – воскликнула я. – Вы знаете мою маму? Кто я? Как меня зовут? Почему меня здесь держат?
Его лицо посуровело.
– Вы еще очень слабы. Вот когда окрепнете…
– То, что тогда? Вы меня