приближённого, где автор, слегка забывший про географию и климатические особенности развивающихся стран, предлагал оказать содействие одной из них в выращивании пшеницы (которая, очевидно, должна была обладать особыми свойствами, так как культивировать её пришлось бы в пустыне). Когда с упоением молотившие своего коллегу сотрудники отдела уже были близки к триумфу, шеф спокойно подвёл итоги, заявив, что в данном случае – вопрос непростой и надо рассматривать высказанное предложение как фигуру умолчания, и потому критика рассматривается им как неуместная. Главное – раз так много сказано о данной работе, то это означает, что имеется предмет для обсуждения, а вот в других трудах он такого повода не находит. А тогда бы, распалялся начальник, и польза была большая, причём для всех. На том всё завершилось, труд был благополучно утверждён, оппоненты посрамлены.
Пришёл шеф из солидного института, где действительно творили науку, но что-то там не заладилось, поговаривали – с самим директором. Но всё это были слухи, которые Михаила интересовали мало, да и к делу отношения не имели. Зато возможности подучиться ремеслу, как ему казалось, должны были появиться.
Всё сложилось несколько иначе, и будь у Москалёва побольше жизненного опыта, он должен был бы понять это намного раньше – сразу после первого оперативного совещания в отделе.
Продолжались эти оперативки невыносимо долго, не менее двух часов кряду, что впоследствии дало повод назвать их «Наумовскими чтениями». Вне зависимости от того, какой вопрос стоял на повестке дня – это могло быть предстоящее заседание Ученого Совета или любовная лирика Пушкина – длительность совещания была всегда строго фиксированной. Обсуждали планы работы отдела, согласовывали с институтскими, выдвигали новые проекты. Разговоров было много, попытки извлечь из них рациональное зерно были так же бесполезны, как охота на акул в водохранилищах под Москвой. Однако и особого вреда в них не просматривалось – никого, как поначалу казалось, шеф отдела не зажимал, свободу инициативе давал полную, даже настаивал на новаторстве, только вот результат… Попав в отстойник, большинство спокойно пережидало положенные им три года перерыва между двумя командировками, либо подыскивало местечко на стороне. Были и совершенно уникальные сотрудники, приходившие поутру к девятичасовой «проверке» и исчезавшие невесть куда до обеденного перерыва, а иногда и до конца рабочего дня.
Гонения на впавших в особую немилость начинались с всеобщего лёгкого шума, переходившего в приглушенный ропот, который сопровождался тяжёлыми взглядами в спину обреченного. Избранного на заклание стороной не обходили, некоторые даже демонстрировали искреннее сопереживание, что дело ситуацию ещё более устрашающей.
Апофеоз следовал за вешавшимся у входной двери объявлением, возвещавшим о проведении очередного партсобрания. В конце объявленной