ученому тщеславию и повод утвердиться лишний раз в глазах коллег и всяческих больших функционеров – как-то не высвечивала в обозримой перспективе.
Это понимало и начальство. Именно оно и предложило Невскому сменить немножко профиль и попробовать себя на телевидении – благо и эфир всегда нуждался в знающих, проверенных, толковых кадрах.
И вот здесь-то Невский наконец почувствовал себя в своей стихии.
Хотя «недреманное око Лубянки» продолжало пристально следить за каждым его шагом и за каждым его словом, все-таки, с формальной стороны, начальство как бы поменялось, и Невский поневоле это ощутил.
Поначалу осторожно, а затем все с большим увлечением и свойственной ему основательностью он начал разрабатывать познавательные программы по психологии, социологические передачи-диспуты и разные «круглые столы», куда приглашал нетривиально мыслящих специалистов и где сам частенько выступал в роли ведущего. Одновременно стал пописывать в газеты и журналы, и оказалось вдруг, что у него это недурно получается. Во всяком случае насчет того, как выглядит статья, ни у кого не возникало нареканий. Спорили по поводу идей, изрядно смелых и во многом непривычных, да по поводу иных пассажей, чересчур двусмысленных или, напротив, слишком откровенных. Впрочем, смелость эта, что, естественно, не принималось во внимание оппонентами, была, по сути, напускной и двадцать раз перепроверенной и утвержденной – там, наверху… Ему как человеку неофициально очень государственному дозволялось говорить такие вещи, за которые другой бы журналист или писатель тотчас поимел бы массу неприятностей. Зато почти немедленно за ним заглазно утвердилась репутация отчаянно отважного ведущего и публициста, едва ли не борца с режимом, знаменосца оппозиции…
Правда в отмеренных дозах – это та же неправда, только в иной упаковке. И зовется она очень просто: «деза».
А уж по этой части Невский был большой специалист.
Но он считал, что лучше так, чем вообще никак. Крупицы правды можно подобрать, соединить, и дело новых поколений социологов, историков, юристов – собранное вместе заново осмыслить, дать ему разумную оценку.
Грустно, разумеется, что современникам такое не дано.
Отчасти они сами виноваты, а отчасти – как бороться с хорошо отлаженной машиной государства?!
Тут ведь даже не известно, с чего надо начинать, где самый корень зла…
Вот потому-то Невский на рожон не лез, а просто выполнял свою работу, как психолог точно зная, где в умах начальства – вне зависимости от его масштаба – есть слабинка… Да, что-то ему дозволяли, а что-то, естественно, нет, но дозволяли то, что требовалось именно ему – в конкретной ситуации, в конкретный момент и в конкретных пределах, разумеется. Ибо он знал не только, как правду превратить в неправду, но и как в дезинформацию, дав в нужном месте скрытый ключ, вложить существенное содержание, которое впоследствии умелый, знающий исследователь сможет точно распознать. А дальше уж – его научные проблемы…