могу знать, кто она? Она мне не сообщила своего имени. Лежите и не разговаривайте, вы еще очень слабы.
Нейгоф повиновался, но его мучила загадка: «Кто эта женщина? Почему она интересуется мной?.. У меня нет никого, совсем никого… А этот старик? – вспомнил он о Козодоеве. – Бедный! Я, кажется, ударил его».
В томительном ожидании провел Нейгоф время, остававшееся до приемных часов в больнице.
Наконец этот день наступил. Граф волновался еще с утра, прислушивался к бою часов. Он даже занялся своей внешностью и попросил у сиделки зеркало.
Взглянув в него, Нейгоф не узнал себя – так он изменился. Его лицо было чисто: синяки и отеки исчезли, и царапина зажила; исчезла одутловатость.
«Пожалуй, никто теперь во мне не узнает Миньки Гусара с кобрановских огородов», – с горечью подумал Нейгоф, улыбнулся и вздрогнул.
Часы в палате пробили два, и коридоры больницы наполнились шумом, говором. Это впустили посетителей.
«Придет эта незнакомка или не придет?» – с тоскою думал Нейгоф.
– Ваше сиятельство, к вам! – крикнула ему через всю палату сиделка.
Нейгоф с волнением приподнялся на своей койке, напряженно глядя в сторону входа.
В дверях палаты стояла Софья Карловна.
IX
Западня
Нейгоф откинулся на подушки и отвел взгляд, решив, что эта посетительница пришла не к нему. Однако Софья Карловна направлялась прямо к его койке.
– Слава богу, граф! – заговорила она. – Я с радостью вижу, что вы поправляетесь!
Михаил Андреевич испуганно и в-то же время восторженно смотрел на свою гостью.
– Вы удивлены моим посещением, граф? – улыбнулась она. – Или вы не узнаете меня?
– Узнаю, – прошептал Нейгоф, – у Козодоева…
– Да, да! Впрочем, та встреча была мимолетна… мой покойный отец даже не представил мне вас.
– Покойный! – воскликнул граф. – Разве этот Козодоев умер?
– Увы, да! Вы еще не знаете, какое несчастье постигло меня.
– Вы – дочь Козодоева?
– Да, приемная… Он воспитал меня, дал образование… Какой это был чудный человек, граф! Но не будем говорить о печальных вещах. Вернемся к прежнему. Итак, вы удивлены?..
– Очень! – откровенно сознался Нейгоф.
– И я была бы очень удивлена на вашем месте. Мы незнакомы, видели друг друга всего один раз мельком, и вдруг эти мои посещения… Но на все в нашей жизни есть причины. Простите за откровенность, граф, но тогда вы мне показались очень несчастным, удрученным всякими бедствиями человеком… Я пожалела вас, граф…
– Благодарю, – пробормотал Нейгоф, – я действительно очень несчастлив…
– Я стала думать о вас, граф, и чем больше думала, тем больше мне становилось вас жалко. А потом знаете, что случилось?
Голос Софьи Карловны звучал искренностью. Граф жадно слушал не слова, а именно эти звуки, и напряженно смотрел в лучистые глаза красавицы, боясь, что она замолчит, и он не услышит больше этого чарующего голоса.
– Что