по сторонам – нет ли кого – он, едва раскрывая губы, просил Ее однажды:
– Будь мне здесь матушкой. Моя матушка далеко…
К нему подошел монах:
– Хочешь, я крещу тебя во имя Отца, Сына и Святого Духа?
Баян попятился, попятился и кинулся бежать.
Зима сыпала снега. И, боясь монахов, Баян перестал ходить к Богу и к Богородице. Он ходил теперь в кузницу и в светелку к мастерам, где трудился Горазд.
Горазд чеканил навершие для турьего рога. Птиц с хищными лапами, с орлими носами. Человечков с луками. Цветы.
Баян тоже пробовал вырезать цветок. Получилось так худо, что он перепугался: испортил всю работу.
– Ничегошеньки не испортил! – сказал Горазд и единым быстрым движением резца превратил Баянову нелепицу во вьюнок.
– Тебе Род помогает, когда ты его просишь? – спросил Баян Горазда.
– Я никогда его не просил! Зачем дедушку тревожить? Уж как-нибудь сам управлюсь. – И тоже спросил: – А тебе не скучно слова учить и ничего не делать?
– Не скучно. Слов много. Все разные. По-гречески говорить лепо. И по-хазарски лепо. Если бы узнать все языки, можно с Богом говорить.
– С Родом?
– Нет! – прошептал Баян.
– Со Сварогом?
– Побегу я. Мне на гуслях пора играть.
Схватил шапку, шубу. Оделся, выскочив на мороз.
Какие-то люди на конях ездили по краю поляны.
Шубы серые, волчьи. Лошади, как звери, косматые.
«Кто это приехал?» Баян загляделся, оступился…
Тропинка узкая – нога провалилась в глубокий снег. Он упал, забарахтался, выбираясь на твердое место. Но, едва он поднялся, как что-то просвистело в воздухе, хлестнуло, и он снова повалился в сугроб. Его тотчас дернуло, поволокло, безжалостно стискивая тело до боли.
«Хазары!» – как молния, сверкнуло в голове.
– Хаза-а-а-ры! – крикнул он, но в рот набился снег, и, чтоб не задохнуться, он сжал зубы и губы. И глаза пришлось закрыть, как бы о наст не покорябало.
Аркан обжигал, сознание меркло, зарницы пыхали в голове. То лицо Власты мелькнет, то Ярополка, то самого Бога княгини Ольги. Щемила душа, стонала: «Не успел Благомир вещего слова сыскать, оградить Русь от хазар, от напасти. Не успел…»
Гибель Хазарии
Псалмопевец и каган
Стены, потолок, пол, даже двери были увешаны и устланы звериными шкурами. Комната круглая, здесь трем дюжинам человек не будет тесно.
Босыми ногами ласково по мехам ходить. Баян и вдоль стен прошел, трогая шкуры. Наконец сел в дальнем углу на огромную медвежью башку.
Новая жизнь на чужбине для юного волхва задалась удивительней прежней. На дележе рабов он достался кагану. Дворецкий, сортируя полон, спросил Баяна, что он умеет делать.
Голос удивил царедворца.
Не на тяжкие работы, не на побегушки определили нового раба. Учили еврейскому языку, псалмам царя Давида[26], игре на псалтири[27]. Кантора, наставлявшего отрока в пении, изумил не столько