наизусть с девятого класса: «Еще задолго до прибытия в Глупов, он уже составил в своей голове целый систематический бред, в котором, до последней мелочи, были регулированы все подробности будущего устройства этой злосчастной муниципии». Любите очень Михаила Евграфовича?
– Какого ещё Михаила Евграфовича?
– То есть как это какого? Салтыкова-Щедрина, конечно, того самого, который отец Угрюм-Бурчеева.
Андрюшина посмотрела на Крестова, но, встретившись с его откровенно смеющимися над ней глазами, сразу перевела свой взгляд на окно и свежевскопанную клумбу перед зданием администрации, слегка побледнела в лице, затем почти сразу густо покраснела, а потом, совершенно неожиданно для себя, не говоря уже об Иване Васильевиче, заплакала. Нет, не навзрыд, разумеется, но явно не по-женски (то есть, управляемо-самонаблюдаемо) – слезы текли по-настоящему. Она снова взглянула на него, попыталась улыбнуться, но от явной неудачности этой попытки слезы потекли сильнее, она всхлипнула и по-детски шмыгнула носом.
Крестов улыбнулся (слегка озадаченно, но весьма довольно), достал отутюженный носовой платок из кармана пиджака, положил его перед Андрюшиной и подобревшим голосом сказал: «Ну, Нелли Прохоровна, это совсем даже не профессиональный подход».
Потом он вышел в комнату отдыха и почти сразу вернулся, но уже с бутылкой массандровского хереса и рюмкой. Любимым фильмом Крестова была михалковская «Неоконченная пьеса для механического пианино» и со времени его первого просмотра он взял из него себе на вооружение этот рецепт доктора Трелецкого для лечения легких расстройств тонких женских организмов. Иван Васильевич жил на свете уже шестой десяток лет и понимал, что в предстоящих беседах с почти сплошь женским составом городской администрации подобные легкие расстройства неизбежны хотя бы по статистике. Поэтому микстуру Трелецкого он предусмотрительно утром взял из домашнего бара и сунул в портфель, а придя в кабинет, переставил в сейф. И, ё, она пригодилась сразу. По теории вероятности и такое возможно.
Крестов поставил рюмку перед Андрюшиной, налил до половины и процитировал чеховского доктора: «Это надо лечить хересом.»
Удивление Нелли Прохоровны действиями мэра, за которыми она всё-таки наблюдала сквозь слёзы, было столь велико, что они почти сразу и литься перестали.
– Я одна не пью. Даже в лечебных целях.
Крестов вздохнул, принёс вторую рюмку, налил столько же себе.
– Ну, давайте тогда уж за знакомство что ли и выпьем. Но рекомендую: лечебный эффект лучше достигается, если пить не торопясь маленькими глотками.
Они даже чокнулись почти беззвучно. И стали пить.
Андрюшина решила повторить психосамонастройку, но модернизировала её процесс: после каждого прилагательного надо делать глоточек. Крестов всегда потреблял свой любимый херес малюсенькими глоточками с паузами. И как-то само собой получилось, что их глотки следовали одновременно. Соответственно и мысли синхронизировались.
– Это