есть, как на ладони) располагалось полуразрушенное селение. Здесь повсюду зияли глубокие воронки. Видимо, не однажды в этом ауле укрывались бандиты – иначе, незачем было бы подвергать его столь частым и интенсивным артиллерийским и авианалётам.
Бандиты могли укрываться в пяти-шести домах, тех самых, что ещё оставались минимально поврежденными. От других, некогда строений, в лучшем случае остались лишь обгоревшие, искореженные стены. Слева и справа окопались такие же, как и князевское, подразделения соседей-пехотинцев.
– Мужики, я тут случайно узнал, будто бы, среди боевиков должна быть шахидка. Попадет кому-то в прицел, не стреляйте. Оставьте её мне. – скорее для поддержания боевого духа, нежели всерьёз полушёпотом предупредил сослуживцев Самолюк.
– Ты ещё не угомонился? – в ответ покачал головой Князев.
– Командир! Ну, не равнодушен я к этим бестиям. Да, и наглядно хотелось мне продемонстрировать пацанам: в какую часть тела следует «мочить» этих долбаных «чёрных вдов».
– И куда же? – усмехнулся Валерий, заранее зная ответ.
– Куда и они нашим парням метят.
– Так ведь, в отличие от нас, мужиков, у них там вовсе ничего не болтается. – вновь усмехнулся майор.
И тут его внимание вдруг привлек Цымбал. Тот ни коим образом не реагировал на солдатский юмор. Похоже, от волнения его даже слегка потряхивало. Но особенно Валерию не понравилось, на лице худощавого и помрачневшего паренька выражение какой-то бессмысленности и безысходности. Возможно, ещё в машине настроение бойцу испортил его земляк Бутаков, как-то между делом вдруг ляпнувший: «Вот тебе, Андрюха, и настоящая война, о которой ты так мечтал. Сейчас во всей красе ты и увидишь живых боевиков. За одно и узнаешь, как пуля, попавшая в голову, выносит через затылок передние зубы.»
А быть может и не причём была та, случайно брошенная реплика.
Тут-то и собрался было Князев произнести пламенную речь о самообладании, о необходимости взять себя в руки, чтоб каждый из бойцов мог поверить в себя, поверить в успех предстоящей операции. Да, вовремя осекся. Быстро сообразил, что дело он сейчас имеет, вовсе не с офицерами из его бывшего элитного подразделения, способными самостоятельно и без чьей-либо поддержки настроить себя на самую рискованную авантюру. Это были обычные солдаты, девятнадцатилетние юноши одетые в военную форму.
«К чему какие-то слова? Как вообще, возможно по какому-то приказу поверить в себя, когда совсем в это не вериться? Когда всё впервые, когда всё вновь. Когда пугает не враг, не боевик, засевший в низине, а прежде всего неизвестность. Своим же призывом я, пожалуй, невольно могу поставить под сомнение их боевые качества. Они вовсе не кадровые военные и могут легко, на каком-то подсознательном уровне, спутать неверие в свои силы и возможности, с полным отсутствием у них, так необходимого нынче мужества…»
Как не парадоксально это может сейчас