и там пронюхала, что после обеда ожидаются арабские сапоги. Никакой дочери у Марьи Петровны не было, но Марья Петровна быстренько подсчитала, что за сапоги она заплатит семьдесят пять рублей и тут же, в универмаге, их у нее оторвут за сто двадцать! «Сорок пять рублей на полу не валяются, – рассуждала Марья Петровна. – А эту стерву умру, но вперед себя не пущу».
Как-то отдаленно, мельком, Тамара вспомнила о работе, но сразу успокоилась, решив, что Танька наверняка пролезла с черного хода и давно вернулась в обком, да еще, профурсетка, в новых сапогах…
Таня точно прошла черным ходом, но и там, на узкой лестнице, стояла очередь, правда, потоньше и потише, чем в торговом зале. Тут были все свои: из торга, из комиссионки, из исполкома и даже две девки из милиции. Однако очередь продвигалась крайне медленно.
– Девочки, – сообщила сверху заведующая обувным отделом, – у нас народный контроль. Терпите.
Приходилось терпеть. «Ладно, – думала Таня, – на работе скажу, что зуб заболел и, мол, побежала в поликлинику. А Тамарке обзвонить предприятия ничего не стоит, и так она полдня в буфете Красавина караулит. Все надеется… А вообще она девка аккуратная, не подведет».
Как мы убедились, заворготделом имел все основания полагаться на добросовестность своих секретарш, но кто мог предвидеть, что в универмаге выбросят сапоги на «платформе», да еще арабского производства? Ведь это же можно приравнять к стихийному бедствию…
Из театра поступило новое указание: звонить на квартиры директорам, чтоб они, в свою очередь, подняли на ноги партийный и комсомольский актив.
Обкомовские телефоны работали с полной нагрузкой. Руководители фабрик и заводов – те, с которыми удалось связаться, – крутили диски аппаратов до мозолей на пальцах. Однако постепенно становилось ясно, что митинг безнадежно сорван. Квартиры комсомольских и партийных активистов или не отвечали, или же сами активисты отвечали женскими голосами – дескать, нет дома, или жены активистов вдохновенно врали в трубку, что мужья отправились в гости, куда – неизвестно. А один представитель завкома, потревоженный звонком и, вероятно, изрядно поддавший, так прямо и рубанул сплеча:
– Да вы что там, озверели – собирать народ после рабочего дня? Это вам не сталинские времена!
И бросил трубку.
На сцене шел праздничный концерт артистов музкомедии. Исполнялись отрывки из оперетт – «Баядера», «Москва, Черемушки», «Вольный ветер». После того как прима театра заслуженная артистка Узбекской ССР Светлана Барашкова спела:
Друг мой, будь как вольный ветер!.. —
товарищ Сталин улыбнулся и зааплодировал. Зал подхватил аплодисменты, а начальник областной милиции понимающе переглянулся со вторым секретарем и послал человека, дежурившего у дверей, за кулисы.
– Когда мое выступление? – не оборачиваясь, спросил Сталин.
– Передача назначена на восемь вечера, – услужливо подсказали голоса из темноты ложи.
Сталин глянул на часы.
– Интересно посмотреть. –