вытащил монету, которую ему отец-мельник в дорогу дал.
– Вот…
Глянул торговец на монету и фыркнул:
– За такие деньги – только так! – поднес к губам глиняную свистульку, и дунул в нее.
Садко вздохнул.
– Ладно, можешь подержать, – смилостивился торговец.
Садко осторожно взял гусельки, коснулся рукой струн – и будто ветерок загулял по золотой речке. Садко другой раз коснулся струн – и будто вынырнули из речки серебряные рыбы. Затосковало сердце Садко, и стал он петь…
Ах, что тут случилось с ярмаркой! Вся торговля встала. Кто протягивал деньги, кто – товар, все замерли. Песня Садко полетела над рыночной площадью, а оттуда в дома, в окна, да выше крыш! И так одиноко было Садко в центре новгородской толпы, что голос его зазвенел как птица…
И тут у горшечника лопнули все горшки.
– Тьфу! – огорчился горшечник.
Садко замолк. На ярмарку упала тишина. А через миг ту тишину порвал звук брошенной кем-то золотой монеты.
Монета подкатилась к ногам Садко. Певец поднял голову – и ахнул. Перед ним стояла девушка невероятной красоты: руки белые, очи черные. Девушка сверкнула глазами на Садко, и пошла прочь. А толпа перед ней с восторгом расступалась, только шепот стоял: «Любава-то еще краше стала!».
– Любава…
Садко смотрел вслед Любаве, открыв рот. А за красавицей сгибалась под тяжестью полной корзины служанка Чернавка. Чернавка семенила за хозяйкой, да все оглядывалась на Садко.
– Постой, Любава!
Но красавица продолжала шаг.
Садко поднял золотую монету, кинул ее торговцу, гусли заправил за спину и – следом! Но куда там, толпа за Любавой уж морем сомкнулась, поди – догони!
И тогда Садко вскочил на прилавок и напропалую полетел прямо через товары! Затрещала посуда, раскудахтались куры, рассыпалось зерно! В переполохе тощий воришка стащил у толстого немца кисет с деньгами.
– Держи вора! – крикнул хитрый воришка, указывая на Садко.
Немец всплеснул руками, обнаружив пропажу. И вся толпа, что была на ярмарке, понеслась за Садко, решив, что тот и вправду – вор. Эх, люди, люди…
Вот вылетел Садко на улицу, Любава уж далеко – в проулок сворачивает, Чернавка за ней идет, на Садко озирается.
– Любава!
А с другого проулка, значит, на эту улицу как раз свернул Василий на дюжем коне. Рядом француз семенит на тонконогой лошадке.
– Ваш сиятельств должен иметь хороший европейский манер!
Василий слушает да зевает.
– А не быть как грубый русский мужик!
– Да и надоел же ты мне, лягушка!
И тут замечает Василий Садко и бегущую за ним толпу. Все на одного! Не порядок! Глаза у Васи загорелись, спрыгивает он с коня, рукавчики засучивает.
А француз все, знай, талдычит:
– Вся Европ хотеть с Новгород торговать. Но как торговать, когда вы так диковать?!
И тут, наконец, француз замечает, что прямо на них с Василием несется парень с гуслями за спиной, а там и вся ярмарка!
Француз