сильно она любила Джилли. А вот Джилли так и не смогла простить подруге, что та обладала состоянием Харперов, хотя, Господь свидетель, в отчаянии думал Филипп, у нас самих денег столько, что хватит не на одну жизнь и еще останется. Филипп был преуспевающим сорокалетним холостяком, когда Джилли вышла за него замуж, и с тех пор, будучи адвокатом, отнюдь не бедствовал. А после того как он открыл представительство своей фирмы в США, дела его пошли еще лучше. Даже учитывая экстравагантность Джилли, у них всегда было достаточно средств, чтобы вести чрезвычайно роскошный образ жизни для такой бездетной пары, как они.
Бездетной. Мысли об этом больно ранили его, и тень прошлых переживаний скользнула по его лицу. Он давно смирился с тем, что неизлечимая гормональная патология сделала невозможным для Джилли зачать ребенка. Но она с этим не смирилась. В глубине души Филипп сомневался, что из Джилли получилась бы хорошая мать – она едва ли годилась на столь самоотверженную роль. Он счастливо прожил сорок лет, даже не задумываясь о детях и, помимо редких сожалений, ничуть не страдал от их отсутствия в своей жизни. Но для Джилли подтверждение собственного бесплодия стало таким ударом, от которого она не смогла оправиться. В отличие от нее, у Стефани было уже двое детей – сын и дочь, а с новым мужем она легко могла родить еще. Ей не было еще и сорока, так что она не вышла из детородного возраста и, при условии надлежащего медицинского контроля, могла бы при желании обзавестись не одним ребенком, а даже несколькими. Быть может, именно в этом тайном намерении она и призналась Джилли наверху? И не оно ли стало источником отчаяния для Джилли?
Или же все дело в вещах менее фундаментальных, спросил себя Филипп, дойдя до самой оконечности мыса и повернув обратно. Джилли была очень эффектной женщиной со своим кошачьим личиком в форме сердечка, широко посаженными глазами, густыми волосами цвета меда и гладким округлым телом, покрытым золотистым солнечным загаром. Способность привлекать мужчин была очень важна для нее – у Филиппа болезненно заныло сердце, когда он вспомнил, как в последнее время ему частенько приходилось закрывать глаза на кое-что происходящее, дабы удержать хотя бы крохи угасающей любви Джилли. Тем не менее в день своей свадьбы Стефани полностью затмила Джилли, даже несмотря на обновки последней. Не столько хорошо подобранный костюм лавандового цвета, сколько искрящееся чувство счастья сделали Стефани не просто хорошенькой или привлекательной, а по-настоящему красивой. Преобразившись внешне, она словно бы давала понять, что нет ничего сверхъестественного в том, что она сумела увлечь собой не просто звезду тенниса, но еще и, насколько мог судить Филипп, на редкость красивого мужчину. Неужели Джилли сочла, что Стефани обошла ее своим вниманием, пусть даже в день собственной свадьбы? Или она восприняла это как личное оскорбление со стороны своей лучшей подруги, гадкого утенка, который на ее глазах вдруг превратился в лебедя?
«Бедная моя, – подумал Филипп в