старик обожал и баловал внука: единственный сын Грязновых давно сложил голову, еще в памятный налет на Москву поганца Гирея, детей от него не осталось, так что Григорий был для дедушки с бабушкой светом в окошке.
При этом Афанасий Матвеевич твердо почитал, что мальчика полагается растить настоящим мужчиной, и даже если не пойдет в воинскую службу, он должен уметь воевать. Стрельбе он обучал Гришу сам, но фехтовать старику было уже не по силам, и он не жалел денег для найма лучших в Москве учителей. Сначала был учитель наш – из отставных стрельцов. Но бердыш Гришка и поднять толком не мог, а в саблях стрелец сам был не силен. Потому для обучения сабельной рубке наняли настоящего мадьяра. Слава о мадьярских сабельщиках, что на коне, сказывали, легко одолеют и польского гусара, и татарина, а в пешем сабельном бою – так для холодного оружия вовсе практически неуязвимы – гуляла тогда по Белокаменной вовсю.
Афанасий Матвеич за всеми воинскими новинками следил самым внимательным образом, ибо полагал учебу внука в Приказе делом временным и несолидным, а решительную войну с ляхами – делом верным. Потому, говаривал он, «хочешь жить – умей рубиться!» – и давал Грише по два часа рубки ежедневно, окромя, конечно, воскресенья и праздников.
Мадьяр тот был наемным – служил в охране Кремля у капитана Маржерета. Но и он прозанимался недолго – сослался на занятость в караулах, а главное – на полное отсутствие какого-то прогресса у своего ученика. Уже от отчаяния пожаловались самому Маржерету – и тот порекомендовал своего соплеменника, французского странствующего фехтовальщика, оказавшегося в Москве по случаю лет десять назад да так тут и оставшегося по причине крайней дешевизны еды и жилья да высокого заработка. «Пересчитать в золоте, месье, – со смехом говорил он Гришке, – так ваш дед только за ваши уроки мне платит не менее, чем жалованье королевского гвардейца в Париже».
«А что такое гвардеец… – закатывал француз глаза. – О! мечта дворянина! Никакой войны – и какие дамы при дворе, какие дамы!.. Но ты поди еще попади в мушкетную охрану короля. Тут тебе ни дворянство, ни воинское умение, ни рекомендательные письма – ничто не поможет. Только случай, или фавор, как мы говорим… Вы, московиты, не знаете цены деньгам, и потому не умеете долго и усердно работать над собой, – все вам слишком легко дается». Француз учил его бою на рапирах, шпагах и саблях методично и дольше всех, и надо признать – французскому языку в процессе обучил весьма прилично… Но все эти кварты, терции, полукруги… Выпады, парады, двойные финты… Полувольты, перехваты, уходы в сторону…
«М-да… Будем откровенны – ваше оружие, месье, язык, а не шпага, – сделал француз как-то после очередного урока, который по правилам завершался «схваткой» ученика и учителя, неутешительный вывод. – Как фехтовальщик вы, сударь… деревяшка».
Так что воинскими талантами юный Григорий, увы, не блистал совершенно. Несколько лет чуть не ежедневных дорогих уроков – и Афанасий Матвеевич махнул рукой: за себя на темной