в неделю, тех, когда она приходила в клуб, так, как не ждал зарплату!
Анализировать все это не получалось. Никак.
А я пытался, честно пытался разобраться с собой, точно так же, как и наладить отношения с Гришей.
И чего он все дуется, зачем выстроил эту стену, он же знает, что я не только не буду, но и не хочу ничего делать с этой его Селезневской!
На наших с Алисой занятиях мы разговаривали только по делу, но я явственно ощущал, как постепенно, сантиметр за сантиметром, с каждым разом теплеет ее тело, заключенное в мои руки.
У нее было хорошее чувство юмора.
Быстрое, острое, не дающее возможности ни на секунду потерять бдительность. Пару раз я задумался, тормознул, и она посмотрела на меня так снисходительно и насмешливо, как смотрят на ребенка, наделавшего в штаны.
И меня это стало сильно беспокоить.
Больше всего я не хотел выглядеть перед ней глупым и слабым.
14
Козырь у меня был только один – дальше Сочи, где мы были всего только раз, мы никогда не путешествовали: профессор не мог летать на самолетах.
Сосуды, давление, хроническое предынфарктное состояние.
Сапожник без сапог, одним словом.
Сколько я ему говорила, что вовсе не за мной надо так тщательно следить, а самому ему уже давно пора лечь на обследование – он все откладывал и откладывал…
А еще у профессора не было такого понятия, как праздник.
Захочет кто-то оперироваться прямо Восьмого марта (а я думаю, дур много и кто-то обязательно захочет!) – значит, это будет у него обычный рабочий день.
Зная Николая Валерьевича, я думала о том, что вряд ли он мог испытывать по отношению к кому-то ревность чисто физического характера, но я прекрасно понимала, что он точно не захочет жить без меня целых десять дней, а еще и здоровье мое являлось для него поводом для ежедневного беспокойства.
А я была здорова как лошадь.
По крайней мере, так я себя ощущала с тех пор, как прекратились операции и я стала регулярно ходить в клуб.
Я сказала ему, что он гений, что он лучший, что он самый великодушный. Я напомнила ему о том, что, кроме него и сестры, у меня никого в целом мире нет!
Услышав мою просьбу, озвученную между вторым блюдом и десертом, под сухое белое французское, он сначала оплыл, как растаявший вафельный рожок, а потом, усилием воли собрав лицо обратно, обещал подумать.
Вообще-то, эта была не просьба, это был вопрос.
Просят рабы, а я, кем бы я теперь ни была, я все же – человек, личность, давно достигшая совершеннолетнего возраста!
Ну что ж, чрезмерно давить на него я не буду, на все воля Божья…
Если честно, эта поездка нужна была мне только для того, чтобы хоть ненадолго отвлечься, подумать, заставить себя читать книги и наконец-то начать активно вести свой блог в Интернете!
Ну, в этом я себя убедила…
А Платон странный.
Он будто одной ногой находится в другом измерении.
Он вроде и здесь – и не здесь.
Я поняла, почему меня к нему тянет.
Мы