комнате переменилась, наполнилась страхом, словно накатили грозовые облака, предвестники бури. Я запаниковала, судорожно перебирая в голове утренние события в отчаянном поиске ошибок. Я знала, что у меня всего несколько секунд, чтобы сообразить, в чем дело, и попросить прощения за свои промахи.
Она отступила на шаг и потянулась за ремнем, слишком хорошо мне знакомым. Мое время вышло.
«Что я натворила? Что я натворила?» Я копалась в себе в поисках ответа, но тщетно. Что я упустила? Должно быть, нечто по-настоящему ужасное. Матушка ненавидела меня наказывать. Она снова и снова повторяла мне, что делает это лишь для моего собственного блага.
– Лея, что это у тебя на потолке? – спросила она, глядя в сторону кровати и не выпуская ремня из рук.
– Мое солнце, – прошептала я, внезапно сообразив, какую ошибку допустила.
Как я могла забыть его снять? Все равно оно было слабеньким и едва ли стоило цены, которую мне придется заплатить. Я нарисовала его лимонно-желтым карандашом, как маленькая, и вырезала идеальный кружок пластмассовыми ножницами, которые годились лишь для самой тонкой бумаги. Я повесила его над кроватью с помощью двух кнопок, найденных много лет назад и тщательно припрятанных. Я просто хотела, чтобы оно светило на меня, пока я сплю.
– Твое солнце? – взвизгнула Матушка. – Ты скучаешь по солнцу? – Голос ее звучал так пронзительно, что я вздрогнула. – Напомнить тебе, что делает с тобой солнце? Или о том, что твои собственные родители бросили тебя из-за твоей болезни?
Я замотала головой.
– Нет.
– Тогда зачем вешать его у себя над кроватью? Хочешь бросить меня, да? Ждешь не дождешься оставить меня на произвол судьбы. – За словами последовал ремень, врезавшись в мое тело прежде, чем я успела защититься. Он ожег мою спину, словно язык пламени.
– Нет, Матушка, – молила я. – Я не уйду от тебя. Обещаю, – выкрикивала я, а жесткий ремень уже добрался до моих голых ног. Каждый удар вгрызался в плоть, оставляя раскаленные болезненные кровоподтеки. – Матушка, я люблю тебя.
Она остановилась в замахе, тяжело дыша от усталости, вызванной гневом.
– Обещай, что не покинешь меня.
– Обещаю, – ответила я.
Я изо всех сил старалась не всхлипнуть, пока говорила. Скулеж взбесил бы ее снова. Матушка не любила слез.
– Я люблю тебя, – продолжала я.
Слова были пустыми и неискренними, но именно это ей надо было услышать. Все равно тут я виновата. Нужно было снять картинку.
Вся ярость Матушки испарилась так же быстро, как и возникла. Она притянула меня к себе в крепком объятии раскаяния. Внутренне я орала от боли, когда ее руки сомкнулись на открытых ранах у меня на спине, но виду не подавала. Я получила по заслугам.
– Я тоже тебя люблю. Как жаль, что ты заставляешь наказывать тебя, – сказала она, отстраняясь.
– Прости. Я сниму солнце.
Она кивнула, не желая снова смотреть на оскорбительный клочок бумаги.
– Ты понимаешь, почему это меня расстраивает?
– Понимаю.