вот не мог. Не всем же баклуши бить, кто-то и работать должен… – он кивнул на приборный щиток, на глухо бормочущее радио. – Во, слыхали? Биржа опять падает. Копишь, копишь, работаешь, работаешь, а потом – вжик! Мать их так…
Он выругался, отер рот грязной ладонью и больше уже не замолкал, брызжа слюной и энергично потряхивая длинными седыми космами. Боаз не отвечал; Цахи тоже не слушал. По обеим сторонам пустого шоссе тянулись желтоватые холмы с редкими кучками домов и тонущими в мусоре бедуинскими стоянками; тут и там уже светились зеленые огоньки минаретов. Неожиданно Шимшон свернул на обочину:
– Приехали!
Цахи недоуменно взглянул на Боаза: вокруг не было ничего, что объясняло бы остановку, – ни здания, ни перекрестка. Боаз кивнул:
– Отсюда ближе. Вылезай.
Они спрыгнули в дорожную пыль.
– Эй! Погодите… – повозившись в фургоне, Шимшон выбросил наружу туго увязанный рюкзак. – Вот, подарочек для Барбура.
– Нашел носильщиков… – недовольно буркнул Боаз, поднимая мешок.
Шимшон осклабился.
– Тебя подвезли? Подвезли. Вот и плати, пацан.
А ты как думал? В Комплексе забесплатно только собаки лают…
– Запомнил, Цахи? – сказал Боаз, глядя вслед отъехавшей машине. – Про забесплатно? Такие тут правила, братан…
Цахи кивнул:
– Везде такие. Пошли, что ли?
Следуя едва заметной тропинкой, они обогнули холм и остановились. Впереди, на расстоянии полукилометра пути, высилась темная масса Комплекса. Солнце село около часа тому назад; на кромке гор Биньямина, как слюна на губах, еще пенился его исчезающий, пузырящийся след. Ребята заходили с востока – возможно, поэтому огромное здание, торчащее между ними и умирающим вечерним светом, казалось бездонным провалом, черной прямоугольной дырой, грубо вырубленной в плавном, волнистом, нежно очерченном мире.
Боаз поежился.
– Молчи, – сказал Цахи. – Еще раз спросишь, хорошо ли я подумал, получишь по зубам. Будь там хоть ад, к мамаше я не вернусь. И в тюрягу тоже.
Он с отвращением понюхал руки.
– До сих пор табаком воняют. Сколько мы в этом фургоне просидели? Полчаса, даже меньше…
– Этот старикан на табачную фабрику работает, – пояснил Боаз. – А заодно подвозит посылочки для Барбура. С такой вонью можно собак не бояться. Что хошь вози – хоть траву, хоть гашиш – хрен учуют…
К проволочному ограждению подошли уже в темноте. Боаз позвонил по мобильному; через четверть часа в глубине двора вспыхнул луч фонаря, замелькал, задвигался, прочерчивая косые линии по земле и по грудам строительного мусора, приблизился, нашел ребят у забора и, надавав им пощечин, черканул указующе:
– Чего встали? Давайте сюда, к проходу.
За оградой ждал щуплый невысокий парнишка, по виду – их ровесник. Ступая за ним след в след, Цахи и Боаз миновали захламленный двор, вошли в здание и стали подниматься по лестнице – голой