закусят телом твоим бренным гадость какую-нибудь в подворотне темной и сырой. Этот Мишенька только с виду робкий. Я-то слышал, как он при погрузке матерился, видел, как теток в фартуках по жопам звонко шлепал. Скотина скотиной. И голос у него обманчивый… Держись, брат! Смирись, поперек судьбы теперь уже не встанешь. Поздняк.
Тем временем начиналось для меня тогда еще непонятное и ошарашивающее нечто. Мария Станиславовна на минуту скрылась за дверью помещения и вышла оттуда с двумя неандертальцами в кепках – молодым и старым. Я, конечно, в те дни не знал слов таких мудреных. Это я сейчас понимаю, что те в кепках являлись натуральными неандертальцами, а тогда они мне просто не понравились.
– Товар на склад, – в голосе Данаи моей звякнули металлические нотки. – Так, стоп, Борисыч. Вот этот ящичек ко мне в кабинет… Нет, лучше к Ольге Павловне.
Это как же понимать, граждане? Всех на склад, а нас, московских сырокопченых, к какой-то Ольге Павловне? Несправедливо! Мы тоже на склад хотим! Чем мы хуже других?! Но старый неандерталец уже тащил наш ящик по мрачному коридору. Вот, елки-палки, а я то размечтался о витрине, наивный. Это сейчас любая колбаса в магазине есть, а тогда… Но я ж того не знал. Думал, надеялся, верил. Хотя, во что мне было верить, на что надеяться? Тем не менее.
Борисыч остановился перед какой-то дверью в тупике. Все, думаю, приехали. Не тут-то было! Знаешь, Алексей, что гад этот в кепке с картонным якорем удумал? Нет, ты только вслушайся, Леша! Вслушайся!!! Он, не выпуская ящика из одной клешни, приперев его своим хребтом, торчащим сквозь впалый живот и грязный халат, к стенке, другой лапой схватил меня и засунул за пазуху. Я даже опомниться не успел. Помогите, люди добрые, расхищают социалистическую собственность! Что же это творится-то? Куда ОБХСС смотрит? (Про ОБХСС я чуть позже узнал, вот уж спасибо настоящим человекам, которые там работали, иначе не попал бы я на витрину ни в жизнь. Но давай, Леша, по порядку. Не будем вперед лезть.)
Таким гадским образом очутился я за пазухой гнусного вора Борисыча. А потом этот негодяй толкнул дверь локтем (не видел я, нет, но почувствовал) и услышал я голос властный.
– Ты почему не стучишься, бездельник? – видимо, пресловутая Ольга Павловна, догадался я. Так тебе, гад. Бездельник, да еще и жулик. Ух, саданул бы по уху, кабы руки росли.
– Я… эта самая… колбаски… э-э-э… Мария Станиславовна к вам велела тащить.
– А-а, Маша сказала? Ставь сюда. Сейчас посмотрим, что за колбаска, – в переменившейся интонации Ольги Павловны почувствовал я заинтересованность весьма явную. – Ух, ты! Московский! Давно не привозили. Вот так сюрприз! Чего встал, свободен… Ну-к-ка стой! Это чего у тебя за пазухой?
Ура, меня сейчас освободят! Только я не «чего», а «кто», скорее. Но откуда им знать?
– Я… эта… – мямлил тем временем Борисыч, но со мной расставаться не торопился, – …Ольга Пална, может…
– Не может, – сказала, как отрезала. – Давай сюда свой трофей. Это ж если всякий грузчик… Пошел вон! Еще раз замечу, вылетишь отсюда со свистом.