на прилавке были крупные, мерные – от двухсот до пятисот граммов, некоторые даже больше. Замороженные, скрюченные, облепленные снежной пудрой, они все равно прекрасны: ярко горят грудные алые плавники, топорщится на спине темный колючий гребень, широкие полосы пересекают желтоватое или зеленоватое тело. Они явно наловлены удочкой из проруби – на мормышку или, скорей, на блесну… Хозяин – шумный, подвижный, с густыми белесыми бровями, толстыми обветренными губами и каким-то пухлым, бесформенным носом, явно подвыпивший, – шутил, весело кричал на покупателей, щедро бросал на весы рыбу, словно хотел от нее поскорей отвязаться.
– Надоели вы мне все! Да так берите, с перевесом, не все равно! Я еще наловлю…. Сколько тебе, хозяйка? Вот сюда деньги суйте, в этот карман, без сдачи чтоб. Не действуют у меня руки, видите, дак. Замерзли!
Хозяйки улыбались, брали помногу, он торговал недорого, а я стоял и смотрел.
– Где наловили, хозяин? – спросил я, дождавшись, когда он продал все.
– Дак на Рыбинском море, где же…
Он поднял на меня свои небесного цвета глаза.
– На мормышку? На блесну?
– Дак на блесну же, конечно!
– Отличный окунь, красота, я ведь тоже рыбак, только все здесь, в Подмосковье, на мормышку все больше.
– Сынка! – вдруг закричал он и вытер толстые губы прямо грязным рукавом полушубка. – Приезжай! Так наловишь, что и не увезешь, дак! Видал, сколько я приволок – сто кило, не меньше, два мешка целых! Дак ведь три дня только сидел и то неполных. Приезжай. Приедешь?
Он смотрел выжидая, искренне, и перед моим внутренним взором открылось: таинственный заснеженный простор, лесной берег, дальняя, глухая деревня… Раннее утро, солнце встает, лунка – окно в волшебный подводный мир… И окуни, окуни клюют один за другим…
– А далеко? – осторожно спросил я.
– Да нет, что ты! Приезжай, дак! С Савеловского, поезд на Весьегонск. До Кобостова доедешь, а там спроси Леху Козырева, меня ведь там каждая собака знает. Деревня Малое-Семино. Хошь, письмо напиши сначала или телеграмму отбей, а хошь со мной завтра. Поедем! Не можешь? Дак в любое время приезжай! И без письма! Сынка! Верно говорю – не прогадаешь! Приедешь?
Похоже, он прилично уже нагрузился, но в то, что говорит правду, верилось абсолютно.
На рынке-то оказался я не случайно: незадолго перед тем с Гаврилычем ездили «на запретку» – большое водохранилище, откуда брали воду в московский водопровод и куда поэтому милиция не пускала. Но Гаврилыч знал, как выйти в потаенный заливчик из леса… Там я и наловил аж пять килограммов отборного окуня, а потом на рынке и продал – все ж деньги. А потом еще раз ездили с Гаврилычем и – опять больше пяти килограммов…
– Погоди, пойду дак весы сдам, постой тут с вещами, – сказал мой новый знакомый. – Я быстро.
Лихо сграбастал весы, пошел, слегка качаясь, но основательно, широко ставя ноги в разношенных резиновых сапогах, а я стоял и ждал. Вернулся он скоро, широко улыбаясь,