художники проявили упрямство, невзирая на неплохой гонорар.
И в самом деле, чт-то это?
– По-моему, бабочка, – без особой уверенности рассудил Жорж Бонис, разглядывая очередной лист. – Только… Очень странная.
Красавчик Арман дернул длинным аристократическим носом.
– А по-моему, рентгеновский снимок позвоночника. А это… Женщины у колодца?
Усач гулко вздохнул.
– Разве? Просто самый обычный горшок, у нас такие в каждом селе. Мадемуазель Шапталь, а это и вправду, если сказать помягче… живопись?
Эксперт Шапталь ответила честно, как и привыкла:
– Техника совершенно безукоризненная. А то, что вы, парни, над этими картинками задумались, тоже о чем-то говорит. Рисунков десять, художника уже нет в живых, но у нас есть разрешение от наследников. Знаете, почему эти двое отказались? Поняли, что не смогут скопировать, чтобы точно, черточка в черточку, цвет в цвет. Ничего, завтра поищу третьего. Ну что, нравится?
Жан Бонис внезапно рассмеялся, весело и задорно.
– Шутите, мадемуазель Шапталь? Знаете, как это называется? Буржуа бесятся с жиру!
– Не буржуа, – чуть подумав, возразил Арман. – Им до такого безумия – как до неба. Знаешь, Мод, мне это очень по душе. И… Если нельзя аванс, то можно мне чего-нибудь на ужин? Престранный случай, забыл бумажник в номере…
Пиджак на следователе – бурый, чуть ли не с прозеленью. Рубашка белая, галстук – темный, узкой удавкой, вместо заколки – кругляш с хакенкройцем в белом круге. Лицо… Плоское, с острым носом, ничего приметного.
– Итак, Рихтер, вы политикой не интересовались. Не странно ли? В такое время!
За большим столом – двое: бурый следователь и серый гауптман, с виду обычный вояка, средних лет, средних размеров. Его рассматривать не стал. Что тот капитан, что этот…
– Интересовался, герр следователь, но больше в прикладном смысле. Я работник цирка, цирковой. Рейджер, ответственный за безопасность. На газеты времени не оставалось, а вот охрана труда, страхование, налоги… Потому и записался в Германо-американский союз работников искусств. Иностранцам в Штатах не очень уютно. А то, что на собраниях говорили, не очень-то понимал. Думал, обычное дело, политики грызутся… Гитлер – канцлер и рейхспрезидент, Штрассеры – оппозиция…
– Фюрер, – наставительно поправил следователь, ставя закорючку на листе бумаги. – В Рейхе никакой паршивой оппозиции нет, есть только враги и предатели.
Бурый и серый – за столом, чуть ближе привинченный к полу простой деревянный табурет. Но сидеть не положено, его место – справа от табурета. А еще правее, в метре – черный, детина в эсэсовской форме с дубинкой. Этот молчит, зато дышит паровозу на зависть.
Окно большое, но тоже с решетками. Третий этаж.
– Итак, Рихтер, вы признаете, что состояли в союзе работников искусств, возглавляемом врагами Рейха и фюрера? – Следователь оторвал длинный нос от бумаги. – Если верить вашим показаниям, с 1932-го по 1934 год.
– Состоял – и вышел, – попытался