– его нашел.
– То есть?
– Что, если Варины цацки под заказ красть наметили? А саму Варю шлепнули только потому, что дома оказалась. Сказали же соседи: из квартиры не выходила.
– А нож? – подал голос Крачкин.
Четыре пары глаз внимательно смотрели на него. Цепко, внимательно: охота началась. Зайцев ощутил нечто вроде нежности: «Мы можем ненавидеть друг друга, подозревать, презирать. Но вместе работать – это сильнее страсти, больше, чем любовь».
– Меня, как всегда, занимает психология.
– Давай, Крачкин.
– В преступной жизни имеется элемент профессии. Легко решается на убийство тот, кто уже убивал. А грабитель, вор, тот с малой вероятностью расширит свое амплуа. Он скорее сбежит, а не убьет, если операция пошла не по плану.
– Да, ты прав, – согласился Зайцев. – Соседи нож не опознали. Вполне вероятно, что преступник принес его с собой. Если принес, то был готов к убийству, а значит, не первый раз убивал.
Он заметил, что при этих словах Нефедова слегка передернуло. А Крачкин скептически вскинул брови.
– …Знаю, Крачкин, не сходится! – заключил Зайцев.
– Это почему это?
Ответил Крачкин:
– Потому что, Самойлов, ты лясы точил, пока мы там с товарищами мебель двигали.
– При чем здесь мамины галоши? – обиделся тот. – Я, между прочим, тоже работал.
Зайцев пропустил их пикировку мимо ушей:
– Видишь ли, Самойлов, срач, там, конечно, неописуемый. Но по-своему упорядоченный. Если бы борьба была… Там бороться-то негде. Мы сами с трудом втиснулись. Места живого нет. Да и лежала убитая больно смирно – будто во сне ее смерть застала.
– А если была борьба? И мебеля раскидали? А только потом кто-то все поставил на место? А что? Ведь прикрыла Наталья убитую шалью и разбитое яйцо прибрала. Может, и убитую поприличнее положила – тоже она.
– Молодец, Сима. Всегда все подвергай сомнению. Смотри с разных сторон. И сопоставляй. Только мой ответ: нет. Шалью, может, и прикрыла, яйцо прибрала, позочку хозяйке поправила, – мы об этом с ней еще потолкуем. Но мебель – никто не трогал. Ты вспомни, какая пылища на всем лежала. Махрами свисала. Нет, эти вещи давно никто с места не сдвигал.
Все помолчали. «Ангел родился», как говорили в Питере, и первым ожил Серафимов:
– Кто ж это цацки ее так страстно захотел, что человека за них порешил?
– А это, Сима, очень большой, хороший и насущный вопрос, – поддержал Зайцев. – Но это кошка рыбу всегда с головы ест. А мы начнем не с головы, которая это затеяла, а с рук, которые преступление совершили. Посмотри-ка наших старых знакомых: кто в картотеке числится, но в настоящий момент на свободе временно гуляет. Пошли, Самойлов, к профессорше маникюр делать.
Все поднялись. Сполз с подоконника Нефедов.
– А знаешь, Сима, – спохватился Зайцев, когда тот уже показал затылок. – Может, и ты тоже прав.
– Я часто прав, – проворчал он. – Ты что сейчас имеешь в виду?
Крачкин бросил выразительный взгляд, поднял перед ним большой