миледи? – осмелился предложить кучер. – Там есть гостиница, вы отдохнете, пообедаете как следует. Ей-богу, это будет гораздо удобней. А то, не ровен час, кто-нибудь пройдет по дороге и увидит, как вы сидите здесь на обочине. Сэру Гарри это вряд ли придется по вкусу…
– Перестань болтать, Томас, – отрезала хозяйка. – Делай, что тебе велено.
И, не дожидаясь, пока он ей поможет, она вылезла из кареты и решительно двинулась по грязной дороге, вздернув юбку выше щиколоток. «Бедный сэр Гарри, – подумал кучер, – каково-то ему терпеть это каждый день!» Через пять минут все – включая няньку, не успевшую как следует проснуться и растерянно моргавшую круглыми глазами, и детей, изумленно озиравшихся по сторонам, – сидели на траве у обочины дороги.
– А сейчас мы будем пить пиво! – объявила Дона. – Эй, кто-нибудь, принесите пиво! Оно там, в корзинке под сиденьем. Ужасно хочется пива! Ну-ну, Джеймс, не капризничай, ты тоже получишь.
Она поудобней устроилась на траве, подложив под себя юбки и откинув на спину капюшон, и начала жадно прихлебывать пиво, словно какая-нибудь нищая цыганка. Потом обмакнула палец в кружку и дала попробовать сыну, не забыв при этом милостиво улыбнуться кучеру, чтобы он не подумал, будто она сердится на него за упрямство и нерасторопность.
– Пейте, не стесняйтесь, – приговаривала она, – пива на всех хватит.
Слуги нехотя прикладывались к кружкам, стараясь не встречаться глазами с нянькой. Дона почувствовала досаду, настроение сразу испортилось, она с тоской представила тихую, уютную гостиницу, где можно было бы согреть воды и вымыть детям лицо и руки.
– Куда мы едем? – в сотый раз спросила Генриетта, опасливо косясь на траву и подбирая под себя ноги. – Я хочу домой. Скоро мы приедем домой?
– Скоро, скоро, – ответила Дона. – У нас теперь будет новый дом, красивый, просторный, гораздо лучше прежнего. Ты сможешь бегать по лесу, и никто не станет ругать тебя, если ты испачкаешь платьице.
– Я не хочу пачкать платьице, я хочу домой, – прохныкала Генриетта.
Губы ее задрожали – долгая дорога утомила ее, она не понимала, зачем они уехали из их уютного, милого дома, зачем остановились на обочине, зачем сидят на грязной траве, – она с упреком посмотрела на Дону и зарыдала. Джеймс, который до этого вел себя совершенно спокойно, вдруг широко раскрыл рот и заревел как белуга.
– Ну что, мои деточки, что, мои хорошие? Испугались этой гадкой канавы? Гадкая канава, гадкая изгородь, вот мы им сейчас! – запричитала Пру, обнимая детей и давая понять своей хозяйке, что целиком разделяет их горе. Дона поднялась, досадуя на себя за то, что устроила этот глупый обед, и резко отодвинула ногой остатки пира.
– Перестаньте плакать, сейчас поедем дальше.
Она отошла в сторону и остановилась, ожидая, пока нянька, дети и корзины водворятся в карету. Воздух был наполнен ароматом цветущих яблонь и утесника, с далеких болот долетал резкий запах торфа и мха, из-за холмов тянуло влажным морским ветром.
Ах,