хотя путешествие только еще начиналось. И, приложившись к узкому горлышку сосуда, он довольно основательно подкрепился.
– Что мы такое? – вопросил мистер Пексниф, – как не дилижансы? Одни из нас еле-еле плетутся…
– Господи, что это вы, папа! – воскликнула Чарити.
– Одни из нас, говорю я, еле-еле плетутся, – повторил ее родитель, одушевляясь все более, – другие, наоборот, мчатся на перекладных. Наши страсти – это лошади, и притом необузданные!
– Ну что вы это, папа! – воскликнули обе дочери в один голос. – Даже слушать неприятно.
– Да, необузданные! – повторил мистер Пексниф так решительно, что в эту минуту, можно сказать, сам проявил некоторую моральную необузданность. – Добродетель – наш тормоз. Мы отправляемся в путь из «Материнских объятий» и доезжаем до «Лопаты могильщика».
Тут силы мистера Пекснифа истощились, и он был вынужден снова подкрепиться. Подкрепившись, он плотно заткнул сосуд пробкой, с таким видом, будто затыкал фонтан красноречия, исчерпав предмет беседы, после чего заснул на целых три перегона.
Люди, засыпая в дилижансе, имеют обыкновение просыпаться не в духе, чувствуя, что ноги у них затекли, а мозоли ноют, как никогда. Мистер Пексниф, не будучи избавлен от общей для всех смертных участи, почувствовал себя после легкой дремоты жертвой этих немощей до такой степени, что не в силах был противиться искушению выместить свои страдания на дочерях, и уж начал было лягаться и производить ногами разные другие неожиданные движения, как вдруг дилижанс остановился, и после некоторой задержки дверца его отворилась.
– Ну, так смотрите же, – произнес в темноте чей-то резкий, пронзительный голос. – Мы с сыном садимся внутрь, потому что на империале все полно, но вы согласились взять с нас ту же цену, что и за наружные места. Решено и подписано, мы дороже не заплатим. Так, что ли?
– Ладно, сэр, – ответил кондуктор.
– Внутри кто-нибудь есть? – осведомился тот же голос.
– Трое пассажиров, – сообщил кондуктор.
– Тогда я попрошу этих трех пассажиров засвидетельствовать нашу сделку, если они будут настолько любезны, – сказал тот же голос. – Ну, сынок, а теперь, я думаю, мы можем садиться, ничего не опасаясь.
И в соответствии с этими словами два пассажира заняли места в дилижансе, которому парламентским актом торжественно разрешалось перевозить до шести человек, при условии если они окажутся налицо.
– Вот это повезло! – прошептал старик, когда дилижанс тронулся с места. – Это ты ловко сообразил. Хи-хи-хи! Да мы бы и не могли ехать снаружи. Я бы умер от ревматизма!
Пришло ли в голову почтительному сыну, что он несколько перестарался, заботясь о продлении родительской жизни, или холод испортил ему настроение, неизвестно. Только вместо ответа он угостил своего папашу основательным толчком в бок, отчего добрый старик раскашлялся на целых пять минут без перерыва и довел мистера Пекснифа до такой степени раздражения,