не стало, от горя…»
Он: «Моих тоже уже нет. Болели оба…»
Пауза, молчим. Судьба…
Он: «Вам крупно повезло, что вас впустили».
Задумался, смотрит в пол. Вскакивает, хватает со стула свою куртку, шарит по карманам.
Он: «Забыл балда. Я же тебе диктофон принес, вот».
Устройство размером с мою ладонь, в нем открывается дверца, там кассета, в которой на два ролика намотана коричневая пленка, на корпусе механические кнопки, решетка динамика и микрофона. Диктофон очень старый (я таких не видел), потертый, название фирмы затерто, различимы только две первые буквы «OL…».
Он: «Я когда-то на что-то выменял, думал на нем музыку слушать. Но кассеты тяжело найти и на них запись портится. Вот если что-нибудь записать, то будет с шумом, треском, гулом, не качественно то есть, плюс кассета размагничивается (магнитный принцип записи) сама собой, не больше суток-двух запись среди помех еще различима, а потом вовсе один шум. Было несколько кассет у меня, но осталась только вот одна, что в нем стояла».
Я: «Огромное спасибо!»
Он: «Да ладно, записывай, мне он не нужен. Перемотай кассету и включай запись, вон красной кнопкой».
Показывает мне, как пользоваться диктофоном. Пробуем записать пару фраз, проигрываем – работает, запись не идеальная, но разобрать можно.
Я: «Ну расскажи дальше, что происходило».
Он, поерзав на стуле, выпрямив спину, четко произносит каждое слово: «Здесь в зоне происходили следующие события. В силу малолетнего возраста я могу не помнить все, но то, что помню, это…»
Встает, машет руками.
Он: «Не, может лучше выключай ты его, а то я как на допросе».
Я: «Не обращай внимания просто».
Кладу диктофон в сторону, подальше.
Он: «Ладно. Сильная паника поднялась позже, когда людям начало становиться плохо: недомогание, обмороки, рвота. Стала увядать растительность, закрылись производства, людей разогнали по домам и настоятельно рекомендовали не выходить, не открывать окна. Тут, конечно, люди поняли и начали драпать, побежали. Централизованной эвакуации не было, армия к тому моменту с улиц исчезла, по слухам, отражали нападение какого-то врага, а полиция никак не руководила, но и не препятствовала. Так как слух об российской атомной станции распространился повсеместно, то все двинулись в противоположную от нее сторону – на запад, как и вы, в Европу. И что? Офигеть можно с той Европы, тоже мне… Я, конечно, сам не помню, но, как говорят, пропускали выборочно. Только определенные люди попадали, типа «полезные» люди. Ученые, специалисты, у кого высшее образование, художники, писатели и язык надо было знать».
Я: «Я об этом не слышал…»
Он: «Повторюсь, я доподлинно не знаю, так говорят. Но если и вправду так, то сам понимаешь, про это распространяться не будут, это ведь нелицеприятно, это скотство, может, кто-то один приказ отдал, а все выполняли, и потом стыдно стало».
Я: «Это подло! И это нарушает закон!»
Он: «Так, короче, ничего не поделаешь – двинули беженцы на восток. Там эта раздробленная Россия, тогда же после революции поотделялись все, но границы были формально,