шеренги одинаковых дверей с латунными номерами и картонными табличками. Шрифт на них был таким мелким, что ни званий, ни должностей я разобрать не мог.
Дойдя до середины коридора, Лысый остановился. Карточка с фамилией на двери отсутствовала.
Комната смахивала на подсобное помещение – она казалась слишком неодушевленной даже для милицейского кабинета. Между казенными шкафами из ДСП был втиснут письменный стол, покрытый слоем пыли; сбоку на свободном пятачке примостился стул с так называемым мягким сидением из грубой ткани. На широком подоконнике загибалось какое-то растение в треснувшем пластмассовом горшке. Под самым потолком на стене явственно проступал светлый прямоугольник от недавно снятого портрета.
За столом восседал грузный мужчина предпенсионного возраста с отечным лицом.
– Фёдорыч, забирай, – сказал Лысый, и Орехов расстегнул браслеты – сначала свой, потом мой.
Провожатые удалились, оставив меня наедине со следователем. Ожидая начала беседы, я неловко встал в центре комнаты, но Фёдорыч не торопился. Он продолжал сидеть, уставившись на мои ботинки, и, чтобы как-то о себе напомнить, я переступил с ноги на ногу.
– Знаешь, на кого руку поднял? – вкрадчиво произнес он.
– Это какая-то ошибка.
– Плохо играешь, – помедлив, заметил Фёдорыч. – Что в чемодане?
– Рукописи.
– Показывай.
Он брезгливо потрогал папки и бросил их обратно. Потом осторожно, как сапер, простучал стенки кейса.
– А здесь? – спросил он, встряхнув дискеты.
– То же самое.
– А в тетрадке?
– Сюжеты для будущих книг.
– Ташков, ты что, писатель?
– Балуюсь.
– Понятно. А в свободное от баловства время тачки уводишь, – сказал он с такой уверенностью, что мне стало тоскливо.
Миша – угонщик? Чушь. Он не способен, да и не было такого в моей биографии. Но что это за странный арест? Почему меня не допрашивают, не заполняют никаких документов? Будто с Петровки я прямиком поеду в лагерь.
Машинка лежала с самого края. Эту проблему она могла бы решить одним махом: прыг, и я дома. И Миша расплачивается за свои грехи самостоятельно.
– Ничего я не увожу, – заявил я, однако следователя это, похоже, не убедило.
– Конечно. Особенно вчера. Не увел красный «ЗИЛ-917», не разбил ему левый бок, а вечером не бросил его на улице Андреева.
– Я вчера с женой был. Весь день.
Следователь смерил меня взглядом и многозначительно улыбнулся.
– Если бы я вел твое дело, я бы тебе этого не сказал, по крайней мере, не сейчас. А так скажу. Вчера вечером тебя, пьяного в тесто, видели у метро «Коньково».
– Не может быть.
– Само собой, – дружелюбно отозвался Фёдорыч. – Я бы удивился, если б ты что-нибудь запомнил. По рассказам свидетелей, гражданин Ташков обливал прохожих шампанским и предлагал им взять у него автограф.
Ну Мишаня! Всё-таки