Ликуют горожане, от бургомистра до кухонного мальчишки! Спасен славный Гамельн!
А крысолов появился, словно из ниоткуда. И теперь был он в зеленом охотничьем плаще, а на шапке – вот чудак – позвякивали серебряные бубенцы.
– Я свое дело сделал, – промолвил он твердо, – сделайте и вы свое, как обещано.
И тут приметил казначей, что крысолов, хоть худ, а жилист и крепок. Такой полказны унесет… А крысолов, будто в насмешку, вынул из-за пазухи мешок. Гляди-ка… Не кошель, не суму, мешок целый. А бургомистр тут возьми, да расхохочись во весь голос. Ишь, чего удумал! Полчаса на дудке посвистал – да целый мешок вытаскивает! Ох и чудак! Хохочут горожане, покатывается казначей, а бургомистр головой качает:
– Мы люди честные, чужестранец, по трудам всякому и плата. Серебра кошель да свободный выход из любых городских ворот.
Не ответил крысолов, только улыбнулся эдак нехорошо, недобро. Бросил мешок, на кошель и не глянул. Полы плаща подобрал, да вон подался. А горожане и рады – враз и от крыс, и от крысолова избавились! Еще пуще загомонил освобожденный город. Того только за весельем не услышали, что на площади вновь заиграла флейта…».
…В ту далекую, почти забытую ночь мать осеклась именно на этом месте. И как сын ни упрашивал, она отказалась продолжать свою удивительную сказку. Сейчас Пеппо знал, почему…
«…Она снова пела о чем-то своем. О лугах и солнце, о сладостях и играх, о бесконечном «можно» и смешном, бессмысленном «нельзя». И послышался топот маленьких башмаков по деревянным лестницам, по каменным ступеням…
Из всех дверей выбегали дети. Бросив игру, на бегу подтягивая чулок, дети бежали за крысоловом, жадно ловя звуки флейты.
Падают, разбивают коленки, потрут, подуют и бегут дальше. Весёлые, с липкими пальцами, за щекой сласти, в кулаке горсть орехов – дети, сокровище Гамельна. По улице бежит дочь бургомистра Марта. Розовое платье раздувает ветер. А одна нога не обута, только один башмачок натянула в спешке.
Вот уже городские ворота. Дети с топотом пробежали по подъёмному мосту. А крысолов уводит их по дороге, мимо вересковых холмов всё дальше, дальше…»1
***
Пеппо потер лицо обеими руками. Га-маль-я-но… «Гамельнец», черт бы его подрал… Вот почему ему показалось зыбко-знакомым это имя, впервые услышанное им в лавке Барбьери от Годелота.
Он поднялся с пола, захлопывая книгу. Мать называла эту сказку страшной… Господи, мама, какие, к бесам, крысы? Что сказала бы ты, узнав о чуме в Европе… Об армиях, которые можно остановить… Обезумевших толпах, которые можно усмирить… Людях, которых можно уложить едва ли не в гроб, а потом вновь поднять на ноги… Неужели это все правда?
Пеппо до боли стиснул пальцы. Конечно, бо́льшая часть этой сказки остается сказкой. Только если отбросить всю эту шелуху – скупых богатеев, крыс, бубенцы и петушиные перья – то на самом дне останется главное.
Теперь