провели с ними в тундре и сейчас возвращались обратно в племя на оленьих и собачьих упряжках. Большое количество животных заглушало все разговоры и окружающие звуки громким топотом копыт. От поступи стада дрожала земля и, казалось, ходуном ходили чумы. Степан был удивлён увидеть оленей в таком количестве. Он даже сходу не мог их всех сосчитать. Животных было настолько много, что создавалось впечатление, будто ещё чуть-чуть, и вся эта устрашающая масса сорвётся в галоп и сметёт всё стойбище. Но вопреки ожиданиям олени вели себя послушно и не агрессивно. Они подчинялись воле погонщиков и покорно за ними следовали.
Все местные всполошились, засуетились, непривычно нарушив устоявшуюся тишину. Воспользовавшись суетой, из загона вслед за Црыном по стоянке разбрелось несколько оленей. Они мирно паслись возле чумов и, роясь в снегу, в поисках ягеля околачивались среди людей. Пайрия крикнул пару слов по нен-вада, и все собаки, которые в это время находились рядом, собрали разбредшихся животных. В это время лайки всегда подходили к чумам, встречали вернувшихся погонщиков, ошивались вокруг жителей, а те их подкармливали хлебом и ухой. Степан удивлялся глубокому взаимопониманию людей и собак. Лайки слушались хозяев с полуслова, как будто разговаривали с ними на одном языке. Общение с животными было настолько прямым, а местный говор временами так походил на лай, что со стороны казалось, будто в нен-вада действительно было несколько «собачьих» наречий, а возможно даже и оленьи слова. Пайрия крикнул стоящей у частокола женщине в длинной шубе и бордовом тканевом платке. Та в ответ махнула рукой и принялась осматривать загон.
– Большой мана-человек с большой земли-мана. Устал-мана наверна? Пойдём отдохнуть, пойдём отдохнуть, – обратился к гостю Пайрия.
– Да уже, не мешало бы, – отдышавшись, ответил Степан.
Пайрия повёл его за собой к жилищу, откинул плотную кожаную завесу, отгораживающую вход, и пригласил зайти. Степан зябко поёжился и, подышав на руки, продолжил стоять у входа и осматриваться по сторонам. Он наслаждался теми короткими мгновениями покоя и одиночества, когда, наконец, ему позволили быть предоставленным самому себе, но назойливые ощущения преследования не покидали. Даже после ухода охотника они заставляли вздрагивать от каждого шороха и раз от разу оборачиваться. Неясные тревоги не давали продохнуть. Чтобы хоть как-то успокоиться и привести мысли в порядок Степан решил довериться излюбленному хобби и нарисовать стойбище. Он сделал уже множество снимков, но фотографиям, как и прежде не доверял и решил для себя сделать несколько набросков. Степан любил рисовать, он таким образом отдыхал и хорошо освобождал голову. На обложке блокнота изображалось сердце, нарисованное бывшей девушкой. Степан старался его оберегать, сохраняя память о самых лучших в его жизни отношениях. Жаль, что скоротечных, но таков был её выбор.
Из соседнего чума вальяжно вышла кошка и вывалялась в снегу. Как уже знал Степан – это считалось к непогоде.