о нём тут ходит молва, разное люди говорят, что он безжалостный хранитель чащи. Дикий хищник. Таёжный дьявол! Поистине проклятая тварь. У него огромные рога. Острые и смертоносные, как клинки, – скривив пальцы, продолжал рассказ Анатролий. – Всем своим видом зверь внушает страх. Говорят, что увидев, его люди не могут пошевелиться от ужаса. Он разрывает жертвы на части и свободно заглатывает целые куски тел. Монстр огромен, как гора, у него большие глаза, горящие карим огнём, и зубы, острые, как гвозди. Зверь свиреп, неуловим, его невозможно ни выследить, ни поймать, говорят, он неуязвим.
– П-п-почему нельзя поймать? – заикаясь, переспросил Степан.
– Со временем зверь становится умнее, приспосабливается, адаптируется. Не попадается в прежние ловушки. Учится обходить капканы. Всех, кого мы потеряли на охоте в лесах, думаем, забрал именно он.
– И то убийство на перекрестке! Это, наверное, тоже из-за него?!
Охотники нахмурились. Все приняли серьезный, сердитый вид.
– Не твоего ума дело! – рявкнул Владимир и проследил, чтобы Степан ничего не записал.
Он даже не думал. Сидел, развесив уши, в ожидании продолжения истории.
– Кто-то считает его демоном, – проговорил Анатролий и покосился на Лешего, – местные величают злобным духом, – перевёл он взгляд на Пайрию, что лежал в углу, – другие диким монстром, – посмотрел он на Владимира, – но все сходятся в одном. Это самая опасная тварь из всех когда-либо живущих.
– Да всё это сказки! Не слушай тролля, он напрасно тебя пугает. Мало набрался за сегодня ерунды?! – перебил Владимир.
Степан обернулся, надеясь, как и прежде по поведению Пайрии определить правдивость сказанных слов. Хозяин с женой приютились на лежанке в противоположной стороне чума и с виду дремали. Степан испуганно сглотнул и поджал к себе ноги, судорожно ища в душе остатки храбрости.
– Сибирия, снега живут, но не всегда так было
тут, – вдруг тихо начал Пайрия, —
Давно сюда пришла беда,
Суровых дней сплошная череда,
Мы разгневали природу,
Многу умерло народу,
И злая матушка зима забрала всех навсегда.
Пайрия говорил необычно чётко, словно в трансе.
Произносил слова нараспев, будто слагал в песнопении часть очередной ненецкой легенды. Он вспоминал события давно минувших дней, особенно сильно въевшиеся в сердце и больно опалившие нутро, словно кислотой.
– И тою северной порой призвали мы народ лесной, чтоб звери излечили раны, – продолжал он в полусне:
Настал природы тёплый май,
Вновь возродился урожай,
И страж затих у гор, где мира край.
Но волею тревоги он освободился,
К великому несчастью спящий пробудился.
– Глупые россказни, и суеверия! – отмахнулся Владимир и толкнул Лешего в плечо.
Тот едва ли