наш разговор.
– Ой, я не буду, – кофе с коньяком ударило Ире в голову, и она…. Нет, она хотела еще. Ведь опьянение…. Это же не только от коньяка, ведь это еще и от него. Да, он уже не молод. Но и не стар. И не позер, и не корчит из себя шибко умного властителя дум. Обычный парень в теле мужчины. И рассказывает-то, как интересно…
Кумир, не сполоснув кружки, разлил туда коньяка.
– Без кофе?
– Конечно без, – заулыбался Кумир, – градус повышать надо. Я ж не помню пропорции с которой лил тебе кофе и коньяк, вдруг ошибусь, а так уж наверняка по восходящей.
Ира взяла кружку…
– Давай за твою красоту, что ли, – предложил кумир.
Ира действительно была красивой девушкой. Стройная, тоненькая, с гармоничными формами, карими глазищами и черными как смоль волосами. В институте ей не давали прохода старшекурсники. Это как в школе. В школе, правда ребята были не такие смелые и наглые, как в институте, хотя…. Именно в школе она потеряла девственность.
Его звали Максим. Он учился в десятом, она в восьмом. Они познакомились на перемене, когда у Иры порвалась сумка, а он помог ей донести рассыпавшиеся учебники до кабинета, в котором был следующий урок.
После урока он подкараулил ее у школы и предложил сходить в кафе. Она ничего не успела сказать, а он взял ее порванную сумку и, запихнув ее вместе со всем содержимым в свой рюкзак, повел ее в местное заведение.
Там они первый раз и поцеловались. Они стали встречаться, и под новый год, когда родители еще не пришли с работы, он пьяный пришел к ней домой и чуть ли не силой взял ее. Нет, она не жалела. Ей даже понравилось. Только расстались они через неделю после этого случая. Максим еще пару раз переспал с ней, а потом Ира увидела его с другой….
Плакала, конечно, но слезами горю не поможешь. Да и горе ли это было…
– Эй, ты о чем задумалась?
– Я? А… Да так, о своем… Ну, давайте за мою… – она запнулась и улыбнулась, – красоту….
– Так вот. Писали мы не на потребу. Мы сами поверили в то, что про нас думали окружающие. В девяносто первом, слава богу, на баррикадах мы не играли. Просто гитарист сломал руку, а другого искать не было ради одного концерта не времени, не желания. Может быть из-за того, что мы не были замечены в том фарсе, мы и остались на плаву. Мы стали непонятными, ведь мы не поддержали не ту не другую сторону. Пока шли огромные фестивали в поддержку новой власти, мы спокойненько колесили по России с сольными, лишенными реформаторского пафоса концертами. В репертуар вернулись песни с первых альбомов, да и новые песни все больше стали отстраненными от системы и прочего. Нельзя же петь в поддержку каждого переворота. Нам захотелось в эпоху, где все жили мимолетностями, писать о вечном. О вечных чувствах, о любви, о жизни, наконец… В новую Россию мы шагнули звездами, а, в свете аполитичности, которая вдруг на нас нахлынула, мы стали как бы