домов, построенных между двумя войнами.
Все жили крайне скудно, большинство – в подвалах домов, в лачугах на окраине города, в сторожевой будке на железнодорожном переезде, в сараях, в бараках, казармах и ангарах вблизи Маркарницы, построенных властями специально для русских. Семья в три-четыре человека ютилась в одной комнате. Их многочасовой труд оценивался нищенской зарплатой в 20–30 динар (40–60 копеек) в день. Жены, вдовы и дети стояли в очередях за пособием в 200–300 динар, а семьи, имеющие 1000 динар в месяц, считали себя счастливыми. Все обходились без прислуги, обедать в ресторане считалось предосудительным: это могли себе позволить только спекулянты, лавочники, владельцы казино и игорных домов, были среди них и такие. Появляться в хорошем костюме стало признаком дурного тона, признаком порядочности были рваные сапоги и потертые локти.
Для многих из них жизнь вдали от Отечества стала настоящей пыткой. Кто не знал изгнания, тот не поймет, что такое любовь к Родине со всеми ее страхами и горестями. К несчастью, Югославия ничем не напоминала родные места – ни климатом, ни растительностью, ни бытом, ни национальным характером народа. Ведь у них даже дворовые собаки другие!
Но тяжелее бедности и бытовых неурядиц была неуверенность в завтрашнем дне, вечное ожидание надвигающейся беды, ведь даже исполнение изгнанниками русского гимна расценивалось властями как политическая демонстрация, о чем немедленно летел донос в полицию.
– Изгнание и жизнь на чужбине – страшные вещи, – вспоминал один боевой офицер, полковник. – Первым делом с нас сняли форму, ордена и регалии, спороли погоны и знаки отличия и лишили даже именного оружия. «Вы должны забыть, что вы полковник Русской армии», – поучал чиновник державной службы заслуженного офицера, ветерана Порт-Артура и героя Брусиловского прорыва. И отправлял его на работу писарем в казенное учреждение или на службу к полуграмотному селянину.
Очень много эмигрантов осело в Париже. Устраивались, как кому повезло: и таксистами, и швейцарами…
– Всех одолевала тоска по России, – говорил эмигрант пятидесятилетнего возраста. – Я ведь родился там… Там у меня все: гимназия, университет, студенческие балы, первая любовь… могилы… И ничего. Ни-че-го. Жидкий кофе с круассаном, дыра на пятом этаже, постель с клопами… Я ведь математик… Наверно, им нужны математики? И что мне до белого коня, на котором въедет или, наверное, никогда не въедет какой-то генерал? Я этих генералов не знал и знать не хотел.
Как правило, эмигранты не имели гражданства СССР, но и не принимали гражданства других стран. Жили они, имея на руках так называемый «нансеновский» паспорт. «Нансеновские» паспорта – временные удостоверения личности, введенные для апатридов и беженцев Лигой Наций по инициативе Ф. Нансена, выдавались в 20-х годах на основании специальных Женевских соглашений 1922 года.
Легендированная контрразведывательная операция «Трест»
Глава