достно-злобно захохотал стражник, и вслед за тем раздался крик боли.
– Эй, что там, Томас? – Анна, заинтересовавшись, наконец высунулась в окно. На ярко залитом полуденным солнцем широком дворе рослый страж держал за шиворот оборванного мужика, рядом подскуливала его толстая баба в грубом сером платье. За ее юбку испуганно прятался лохматый ребенок. Все взгляды были обращены на Анну.
– Да вот, госпожа графиня, бродяги какие-то утверждают, что у них есть что-то интересное для вас, мол, вы будете рады!
– Да? Интересно, и что же это? Отпусти их, Томас! Подойди сюда, мужик! – и свесилась в окно, ничуть не стесняясь богатой ночной сорочки и неприбранных волос – чего своих же крестьян стесняться! Мужик робко приблизился к окну, и встал, задрав голову и теребя шапку в руках. Анна с отвращением заметила его грязные, нечесаные лохмы и гадкие пятна на одежде.
– Говори же! А то ты уже все равно имел наглость разбудить меня! – и внушительно нахмурила брови.
– Госпожа… – нерешительно помявшись начал мужик. Посмотрел по сторонам, и вдруг решился:
– Госпожа пресветлая графиня! Я ваш крестьянин, Симон Вертушка, из деревни за озером…
– Короче! – перебила его графиня, и нахмурилась еще сильнее: – Говори прямо, чего ты хочешь, не тяни!
– Да-да, вы уж простите, по глупости ведь я… – заторопился испуганный мужик, окончательно растеряв первоначальную наглость.
– Помилуйте, добрая госпожа! – выпрыгнула вперед его дородная баба, волоча за собой грязного мальчишку. – Пропадаем ведь!
– Уйди, дура! – замахнулся на нее муж с перекошенным лицом.
– Нет, пусть говорит! – повелела Анна, неожиданно обнаружив, что мальчишка – не ребенок вовсе, а просто карлик. Он молча уставился на Анну, щуря против солнца большие печальные глаза, и поклонился, забавно приложив ко впалой груди маленькие ручки. Оба – и госпожа, и карлик изучали друг-друга с одинаковым любопытством, в то время как баба слезно заливалась, скрипя и подскуливая:
– Помилуйте, добрая госпожа! Единственная ведь радость у нас была, кормилица наша, доченька Кристина! За долги забрали ее в крепость к вам, виноваты мы, ой, виноваты, сжальтесь над стариками! – и приторно всхлипнула, ожидая реакции госпожи.
– Ну, и чего ты хочешь-то? – Анна не отрывала глаз от забавного человечка.
– Отпустили бы вы ее… – тихо проговорил тот, искоса поглядев на бабу. Та злобно шикнула, и снова завыла: – Добрая госпожа, выкупить бы… вот… нам-то! – и вдруг замолчала, сделав какое-то жабье лицо. Тут вперед выскочил мужик, не забыв дать основательного тычка бабе в бок:
– У-у, дура! – и, состряпав кислую рожу, заскулил: – Сын вот наш, от него пользы нам никакой, мелкий он, да умный зато – и чего только не разумеет! Святой отец наш всякому его воспитал! Вы бы посмотрели, он и вертеться по-всякому может! – и суетливо подтолкнул карлика вперед. Тот вдруг как-то сразу опрокинувшись, встал на руки, и описал круг вокруг родителей. Похлопал ногой об ногу, и так, стоя вниз головой, принялся рассуждать о величии и красоте христианской католической церкви. Маленькое личико его залилось краской, но он все стоял и стоял в неудобном своем положении, и продолжал говорить. Анне жаль стало малыша, она повелительно махнула рукой.
– Девку отпустить, карлика ко мне! – бросила она слуге, и повернулась, ожидая своего странного выкупа. Он не замедлил явиться, сопровождаемый слугой. Вошел, семеня коротенькими ножками, и остановился, почтительно опустив лохматую голову.
– Вот какие у меня крестьяне есть – воскликнула Анна, с любопытством обходя новую игрушку. Нетерпеливо махнула рукой, и слуга удалился. Потом, спохватившись, выглянула в коридор и крикнула:
– Пусть придут Готлиб-Ян и Мария-Францина!
«Хорошая забава для детей!», подумала она при этом.
– Как тебя зовут, подданный? – спросила она, опускаясь в высокое кресло.
– Кристиан Вайнеберг Вертушка Енот, Ваше сиятельство! – ответил карлик, отважно глядя в глаза госпоже.
– Ты что, дворянин? – засмеялась Анна, – имя-то какое длинное!
– Позвольте объяснить, – устало вздохнул коротышка: – Кристиан – имя, данное мне при крещении добрейшим падре нашим, воспитателем моим… – но он не успел договорить, в этот момент в комнату матери бесцеремонно влетели двое подростков – хорошенькая светловолосая девочка лет тринадцати, и темненький худой и нескладный мальчик, на год старше. Девочка остановилась, изумленно распахнув небесные глаза и прижав пальчики к пухлым губам. Мальчик же немедля рассмеялся довольно злым смехом:
– Ого, да это еще почище африканской обезьянки, что привозили купцы нам два года назад!
– Ах, какой он хорошенький! Какой миленький! – воскликнула девочка радостно, и захлопала в ладоши:
– Мама, эта новая игрушка – нам?
Анна кивнула, улыбаясь, а малыш картинно отставив одну руку и приложив другую к груди, поклонился юным господам. Чуткая от природы Анна в этот момент уловила какую-то особую тоску обреченности в его больших