в них зрела молния реальности. Мне было скучно и томительно, а этот тип был с виду интересен. Меня влекла его история. Меня вообще влекут истории. Они развеивают скуку. Они учат.
– Пошли выпьем, что ли, – сказал я, – подлечишься.
– Да я не пью.
Удивительно.
– А я – пью.
– Ну, пошли.
Я тоже закурил. Медленно двинулись в сторону магазина, я повел. Я тут все знаю. Зашли. Взял мерзавчика водки и пакетик «ласточек», люблю их. Закусывать ими – и радость, и сладость.
Осели в моем любимом дворике, в который ведет арка. Замок моего одиночества. Дворик замкнутый, лавочки и пустая детская площадка, ни одного пиздюка, да пустые облезшие качели, что напоминают о безвозвратно ушедшем детстве. Здесь я люблю выпивать. Один. Делаю глоток, прячу за пазуху, занюхиваю «ласточкой» и закусываю мякотью. Хорошо. Боже, обрати на меня свой взор. Посмотри глазочком. Мне хорошо. Не твоя вина. Спасибо. Теперь отвали.
Я схрустнул и свернул пробочку крошки, приник к трепетному горлышку, сделал добрый глоток. И жар живой воды вошел в меня, приветствуя организм. Здравствуй, весна. Здравствуй, краса. Расширься, зрачок. Разойдись, кровь.
Да – забыл сказать – была весна – и соки жизни бродили во мне, ударяя в неправильные органы. Мне было плохо, как и всегда. Я сходил с ума.
– Саша, – я протянул ладонь, ежась от прохладного душистого ветерка, несшего старые листья.
– Андрей, – и рукопожались, – ну ты помнишь.
– Да.
– Ты, Андрей, скажи.
– Что?
– Почему дерешься?
– Да… не знаю.
– Точно не будешь пить?
– Нет.
– Почему?
– Слабость.
– Что?
– Слабею я от этого. Я этого не люблю.
– А.
«Ласточкина» мякоть тает во рту. В желудке встает солнце, распуская теплые лучи. Градус первый ласково пощипывает мне мозг и пускает в него корешки. Отпускает…
– Я, значит, слабый, – говорю.
– Не, я этого не говорил, Сань.
– Да не, это я так. Слабый я. А ты сильный?
– Я… не знаю. Странный ты.
– Да уж.
Закурили снова. Стоим, дышим дымом. Ветер треплет мне волосы, как мальчишке. Но я уже не мальчик. Я рядовой жизни Александр Иванов. Младший рядовой. Или как там оно бывает. Стою по колено в окопе весны и, как гранатой, замахиваюсь на нее мерзавчиком «Столичной». Не пьет он. Ну ладно. Ладно.
– Спорт, наверное, любишь?
– С чего ты взял?
– Ну, там. Единоборства.
– Терпеть не могу. Тягомотина. Правды нет.
– Как нет?
– Так.
– Какой правды?
– Не знаю, как объяснить. За деньги они дерутся, Сань. Нет в этом правды. Играют за деньги. Соревнуются за деньги. Не дело это.
Интересно.
– А ты за что дерешься?
– Не знаю. За правду.
– Это как?
– Так. Не знаю, как объяснить.
– Попробуй. Я пойму.
– Дай конфетку.
– Держи.
Взял он «ласточку», расшуршал в пальцах и выкинул обертку