заснуть Педро удалось не сразу, поскольку Лукаро, выпив заодно с ним, пустился в свои извечные рассуждения. На этот раз его возмутило, что французы бросили на Испанию отнюдь не самые лучшие свои силы.
– Что ж, или они думают, что мы какой-нибудь сброд? Да ведь мы умеем гордиться своими лишениями так, как иные и богатством-то не умеют! Мы – прирожденные солдаты, ибо никто, как испанец, не может быть жесток и равнодушен, добр и беспощаден в одно и то же время! Пусть мы ленивы, зато неутомимы, и если уж взялись за что-нибудь, доведем это дело до конца, да хранят нас ангелы Господни! Эй, малыш, да ты совсем спишь! Нет, постой! Ты когда-нибудь слышал об испанце-дезертире, а?..
Но Педро, с трудом заставивший себя поесть, едва удерживая тяжелеющую голову, все же не выдержал, перевернулся на своей соломенной лежанке, из которой тут же с писком выскочили Фатьма и Редуан, и, укрывшись с головой, погрузился в сон.
– На жаркое бы вас, окаянные! – пригрозил старик и, заботливо укутав мальчику ноги, задернул тряпицу на окне.
Горшечник, потерявший в злополучной для Испании Семилетней войне не только обе ноги, но и уважение к власть предержащим, по-своему трогательно любил посланного ему судьбой паренька. Сорок лет назад он сам был таким же никому не нужным созданием, считавшим, однако, что ему безраздельно принадлежит весь мир. Теперь же вся его любовь и забота сконцентрировались на этом мирно сопящем сейчас на соломе подростке, которому слишком рано пришлось осиротеть.
Детство Педро, как детство большинства его сверстников на побережье, начиналось в бухтах и заливах, где, играя и бездельничая, они думали, что вся человеческая жизнь заключается в повседневном кувырканье в нежных морских волнах да ловле крабов, которых потом можно либо продать, либо сварить и вдоволь наесться нежным и вкусным мясом. Целыми днями носился он с полуодетыми сорванцами, развлекаясь в играх и шумных потасовках с соседними бандами таких же мальчишек. Сколько раз приходилось ему обагрять песок и своей, и чужой кровью, то сгорая при этом от досады, то преисполняясь неимоверной гордостью великого героя и победителя. С каким затаенным любопытством бегал он тогда за городские ворота, чтобы из кустов наблюдать, как парни с навахами выходят на отчаянные поединки, как он сгорал при этом от нетерпения поскорее вырасти, чтобы обзавестись собственной навахой и так же гордо и дерзко одергивать своих противников.
Близость Барселоны, крупного торгового порта, придавала детству Педро еще одну краску: романтику морских путешествий. Всевозможные флаги постоянно реяли над пристанями, и Педро навсегда запомнил тот восторг, который вызывали у него заходящие в гавань корабли. С каким упоением потом мастерил он кораблики из коры пиний, с парусами из утащенных у матери тряпок, а потом устраивал в ручьях и больших лужах настоящие морские сражения с другими такими же, как он, сорванцами.
Кораблики Педро всегда получались самыми лучшими, ибо отец его был молодым флотским офицером,