богаче и разнообразнее. «Кризис идентичности» – не только и не столько возрастной, сколько социально-исторический феномен. Острота его переживания зависит как от индивидуальных особенностей субъекта, так и от темпов социального обновления и от той ценности, которую данная культура придает индивидуальности»[42], т. е. с изменением социальной структуры, социальной мобильности, будет задавать структуру кризиса идентичности и в норме и в патологии.
«В Средние века темпы социального развития были медленными, а отдельный индивид не воспринимал себя автономным от своей общины. Однозначно привязывая индивида к его семье и сословию, феодальное общество строго регламентировало рамки индивидуального самоопределения: ни род занятий, ни мировоззрение, ни даже жену молодой человек не выбирал сам, это делали за него другие, старшие. В новое время развитое общественное разделение труда и выросшая социальная мобильность расширили рамки индивидуального выбора, человек становится чем-то не автоматически, а в результате собственных усилий. Это усложняет процессы самопознания. Для средневекового человека «знать себя» значило, прежде всего «знать свое место»; иерархия индивидуальных способностей и возможностей совпадает здесь с социальной иерархией. Презумпция человеческого равенства и возможность изменения своего социального статуса выдвигает на первый план задачу познания своих внутренних, потенциальных возможностей»[43] – пишет И.С. Кон (что прикрасно «рифмуется» с представлениями о «кризисе человека» и его следствиях П.Рикёра: «Убежденность есть ответ на кризис: мое место определяет меня; иерархия предпочтений обязывает меня; чувство невыносимости превращает меня в дезертира или бесстрастного наблюдателя в убежденного человека, который раскрывает себя в творчестве и творит, раскрывая себя»[44]). Таким образом, мы, продолжая мысль И.С. Кона, можем сказать, что сейчас кризис идентичности выходит за пределы подросткового возраста – человек может менять свои идентичности, приобретать новые фактически всю жизнь. Разумеется, это касается не всех людей, а только рожденных в современных европейских мегаполисах, образованных (т. е. имеющих возможность выбирать из большого количества идентичностей, чем другие), рефлексивных людей. Даже если мы говорим не о сугубо индивидуальной идентичности, построенной на интеллектуальных играх, а о групповой идентичности, подразумевающей тесную сплоченность, например о сообществах той или иной группы подвергающейся сильнейшей аутгрупповой ксенофобии (ВИЧ-положительные, сексуальные, национальные или религиозные меньшинства[45], представители субкультур и т. п.) то и тогда групповая идентичность, т. е. «Мы» – идентичность не может быть полной, так как слишком много других значимых параметров: «да я – гей, все мы – геи, но еще очень важно для меня, что я получил высшее образование, а если провести деление по параметру образования, то в «мы» будет