это на себе, от себя и во все стороны.
Как только язык любопытного внимания скользнул по изгибам фигуры, я тут же ощутил электрический ожог и химическое покалывание с ароматом пригоршни мелких рыбьих косточек. Ошибиться было невозможно – девушка была раздражена до крайней степени. Она мерцала, пульсировала, клокотала и чуть не лопалась от переполняющей ее раздраженности. Вместо того чтобы сбавить шаг и дать этому вместилищу закипающего гноя проплыть мимо, я повернул к нему свое непримечательное лицо и приготовился заговорить синим бархатом – он как нельзя лучше подходит для вечернего пурпура.
Широкое полотно с ровными краями, для свежести немного черники пополам с ежевикой, никаких складок, только мягкие волны и чуть шершавое послевкусие – так это должно было выглядеть. Но вместо синего бархата из меня с какой-то обреченной поспешностью брызнуло оранжевое конфетти, приправленное карамельной крошкой и явственным кокосовым настроением, менее всего подходящим к месту и времени. Ядовитая желтизна, которой девушка ответила на мою нечаянную клоунаду, чуть не сожгла сетчатку моих глаз. Одежда на мне вмиг измялась и покрылась грязью, а выступивший пот смешал с пылью и стер последние штрихи кокосовой мякоти. Да, девушка была раздражена настолько, что легко смогла бы и луну заставить пахнуть рокфором вместо привычного грейпфрута.
Я умею проигрывать, но в тот момент мысли о том, что проигрыш был моим изначально и неизбежно, даже не возникло. Ударить зеленым – вот что я решил. Сеть цвета морской тины с крупными ячейками, в которых вьется тугим стеблем плющ, а у бабочек вместо крыльев листики перечной мяты, играющий искорками изумруд в центре, колючая хвоя по краям самшитового спокойствия, скрывающего жгучесть имбирного корня. Против моего мастерства владения зеленым тембром устоять очень сложно. Но девушка устояла, потому что не зелень, а бесстыдный апельсин с карамелью и кокосом снова ударили из меня фонтаном. От ответного залпа желтым моя одежда начала тлеть, кожа покрылась язвами, а запах… Если бы человеческое тело, разлагаясь, пахло бы настолько же омерзительно, то люди уже давно отыскали бы дорожку к бессмертию с одной лишь целью – освободить мир от источников самого ужасного аромата из всех.
Страстно захотелось убить эту девушку, сжать ее горло и выдавить из него бардовую пасту жизни, крушить ее быстрыми широкими взмахами, ломать кости кровяными сгустками и причинять страдания всех оттенков алого, боль со вкусом граната, клубничные мучения и малиновый ужас осознания фатальности. Но и красный отказался повиноваться мне. Предательская апельсиновая ржавчина мощным потоком рванулась наружу, словно я был цирковым артистом, демонстрирующим трюк «человек-брандспойт». Это выглядело настолько низко и дешево, жалко и безвкусно, как если бы я торговал на рынке подмороженной хурмой или недозрелыми тыквами.
Мне стало невыносимо стыдно от того, что я пристал к девушке, а сам оказался неспособен ни на синий,