оставить рукопись.
– А вы кто?
Я назвался. Повисла долгая тишина.
– Ну, Инна, возьмите рукопись, – наконец сказала женщина, сидящая у окна (заведующая редакцией Л. Либет, как я узнал позднее).
– Ну почему я? Как новый автор, так я!
– Ну возьмите вы… – сидящая у окна обратилась к другой редакторше.
– Я не могу. Вы же знаете, мне сдавать большую рукопись.
Так отфутболивали меня минут десять, потом сидящая у окна сжалилась (видимо, у меня был нерадостный видок):
– Ну оставьте. Позвоните через месяц. У нас много работы.
Через месяц я позвонил. Либет с прохладцей сказала:
– Нет, ещё не смотрела. У нас много работы. Позвоните через две недели.
Через две недели на мой звонок сообщили, что она ушла в отпуск.
После её отпуска я услышал в трубке:
– Не знаю, куда делась ваша рукопись, всё обыскала. Но невелика беда. У вас есть второй экземпляр?
Второй экземпляр она прочитала месяца через два (двенадцать страниц!).
– Ну что можно сказать? – тяжело вздохнула, когда я появился в редакции и уже приготовился достойно встретить удар. – Издать книгу – сложное дело. Вы ведь не член Союза писателей. У нас есть редакция по работе с начинающими авторами. Идите туда. И вообще, почему мы первые должны вас печатать? (На этот дурацкий вопрос я и сейчас не смог бы ответить.)
Помолчав, Либет продолжила:
– Вначале надо печатать рассказы в журналах, а уж потом думать о книге.
– Но они уже напечатаны в «Мурзилке», – вставил я.
– Как? Не может быть! – в её голове явно начались какие-то мучительные процессы.
– Представьте себе, – хмыкнул я, уже готовый забрать рукопись и уйти из издательства навсегда (это «не может быть» у меня долго звучало в ушах).
– Ну оставьте, я ещё раз посмотрю и позвоню.
Детгиз мурыжил меня ещё полгода; было ясно: Либет поставила себе задачу – максимально затруднить моё вхождение в литературу и вообще исковеркать мою жизнь. Так и не дождавшись её звонка, я припечалился и явился в редакцию за рассказами. Вялым голосом, с полудохлым видом, Либет объяснила, что к чему:
– Понимаете, ну, может, в отдельности рассказы и ничего, но все вместе… Книжки нет, – и дальше ещё хлёстче: – Всё какое-то расслоённое, несобранное, неорганизованное, непрописанное, непродуманное.
Этот набор общих, ничего не значащих слов, конечно, не убил меня наповал, но нанёс чувствительный удар и сильно заморочил голову. По молодости я, дурак, поверил этой Либет больше, чем Митяеву и Хотиловской, а хвалу художников И. Бруни, В. Перцова, Е. Монина, которые иллюстрировали мои рассказы в «Мурзилке», и вовсе перестал брать в расчёт (в то время я много наделал ошибок, но эта одна из главных). И, не скрою, приуныл – да чего там! – тяжело переживал поражение, свой позорный провал. «Куда полез? – бичевал себя. – Думал, иду по дороге, а оказалось, всего лишь топаю по тропе. Яснее ясного – не потяну то, на что замахнулся, ещё не готов к