Над голым задом моим срамились младшие отроки!
Боярин прижал ладонь к лицу, короткое рыдание сотрясло могучие плечи старого воина.
– О бесславии не печалься. И Христа бесчестили, а нам и подавно за Ним идти, – сострадая, сказал игумен. – Езжай, боярин, в Переяславль, к князю Мономаху. Служил его отцу, послужишь и сыну.
– Как смогу, отче, если год назад, когда помер старый князь, не возвысил свой голос за Владимира? – в отчаянии вопросил боярин. – Думал ведь – соблюсти надо княжье право! – Губы его дрогнули в усмешке. – Эк, когда вспомнил о праве. Замарал молодец девке подол, позабыв сватов заслать… Ох, прости, отче, – повинился он… – Вот оно как – попранное-то право восстанавливать. Горя хлебнешь!
– Хоть и горя хлебнешь, зато потом благодатью умоешься, – рек игумен. – Не думай, что князь Владимир отвернется от тебя. Ему нынче тоже не мед пить. Поезжай с богом.
Снаряжала боярина едва не половина обители. Нагрузили возок снедью в мешках, овсом для коней, подвязали сосуд со святой водой, еще одну телегу с конем дали для отроков, чтоб не били себе ноги. Монастырский ключник снабдил путников всем потребным в дороге – вервием, инструментом, лекарским запасом, калитой с двумя гривнами серебра. Воротислав Микулич, растроганно пустив слезу, обнялся со всей братией. Агафья как на чудо дивное взирала на игольницу с нитками, сунутую ей в руки сердобольным иноком. Повеселевшие отроки бодро выкатили возки за ворота.
– Ну, – молвил игумен, едва уехали изгнанники, – теперь и мне в путь.
– Далеко ль, отче? – всполошился келарь. – Надолго ль?
– Недалече – до Киева. Однако ж, – призадумался настоятель, – надолго иль нет – в том воля Бога и князя.
Оставив келаря разгадывать свои слова, игумен сходил в келью, накинул вотолу, взял посох. Благословив провожавших иноков, он вышел на дорогу к стольному граду.
– Новой беды бы не было, сохрани Господь, – бормотал келарь, крестясь.
Скорым и твердым шагом настоятель достиг после полудня ворот Киева. Длинной Лядской улицей дошел до Михайловой горы, оттуда уже и княжья Гора видна. Игумену после горячей молитвы в лад шагам помстилось, будто он одним махом одолел расстояние до Бабина торга. Здесь спросил у встречных дружинников, как найти князя.
– Пирует князь. Со старшей дружиной веселится, – ответили отроки не без зависти к старшим княжьим мужам.
Святополк Изяславич на пиры для младшей дружины скупился. Зато корчмы росли при нем в Киеве будто плесень на навозе. Там княжьим отрокам простор для веселого бражничанья. Только звон монет в кошелях от таких гудений пропадал надолго. После того как князь запретил дружинникам баловаться с градскими людьми, врываться во дворы простой чади с кличем «На поток и разграбление!», поясные калиты отроков пополнялись нечасто. Из княжьей казны вовсе не дождешься пожалований. Отец Святополка, Изяслав Ярославич, поговаривали в младшей дружине, такой же был. За то и Киева лишился, добавляли злые языки.
Игумен Иоанн