людьми, которые по ночам вешали для нас зеленые фонари в окнах. Мужчины, женщины, старики, молодежь, бедные, богатые – не имело значения. Если шотти подозревали, что человек имеет отношение к Людям Горы, то не теряли времени на предупреждения. Человек просто исчезал. – Коул Сен откинулся на спинку кресла. Его голос стал серьезным и задумчивым. – Одна семья три ночи прятала меня и Ю в своем сарае. Муж с женой и дочь. Благодаря им мы вернулись в лагерь живыми. А через несколько недель я их навестил, но они пропали. Вся посуда и мебель на месте, даже кастрюля на плите, но людей нет.
Лан откашлялся.
– Это было очень давно.
– Это было, когда я учил тебя всему необходимому – как перерезать ножом горло. Быстро, вот так, – Коул Сен стремительно провел рукой по шее. – В то время тебе было лет двенадцать, но ты схватывал на лету. Помнишь, Ду?
– Дедушка, – поморщился Лан. – Это не Ду. Это я, твой внук Лан.
Коул Сен оглянулся через плечо. Мгновение он выглядел смущенным – Лан не впервые застал его разговаривающим с погибшим двадцать шесть лет назад сыном. Потом с его глаз слетела пелена. Губы разочарованно сжались, и он вздохнул.
– Твоя аура так похожа на его, – пробормотал он и снова повернулся к окну. – Только его была сильнее.
Лан сложил руки за спиной и отвернулся, чтобы скрыть раздражение. Он и без того был достаточно зол, придя сюда и увидев на стене фотографии отца и его награды, да еще приходится терпеть все более частые и откровенные оскорбления со стороны деда.
В детстве Лан берег фотографии отца как зеницу ока и мог разглядывать их часами. На самом большом черно-белом фото Коул Ду стоял между Коулом Сеном и Айтом Югонтином в армейской палатке. Все трое изучали расстеленную карту. За поясом у них торчали боевые ножи, за плечами висели сабли-полумесяцы. Коул Ду, в свободном зеленом кителе генерала Людей Горы, глядел прямо в камеру и излучал революционную целеустремленность и уверенность.
А теперь Лан смотрел на гору фотографий как на раздражающие пережитки прошлого. Смотреть на них – все равно что на немыслимый портрет самого себя, загнанного в капкан времени и пространства. Он был точной копией отца – те же нос и подбородок, даже такое же сосредоточенное выражение лица и прищуренный левый глаз. В детстве напоминания об их сходстве наполняли его гордостью. «Он вылитый отец! Ему на роду написано стать великим воином, Зеленой Костью, – восклицали люди. – Боги вернули нам героя в лице его сына».
Сейчас и фотографии, и сравнения его раздражали. Лан снова повернулся к деду, намереваясь вернуть его к действительности.
– На этой неделе домой вернется Шаэ. Вечером в четверг она зайдет выказать свое почтение.
Коул Сен быстро развернулся вместе с креслом.
– Почтение? – негодующе повторил он. – А где было ее почтение два года назад? Где было ее почтение, когда она повернулась к клану и стране спиной и продалась эспенцам, как шлюха? Она по-прежнему с тем шотарцем?
– Эспенским