и вешают на вентиляторы мокрые полотенца. Он встал пописать. В ванной комнате горел свет, и когда Анден вошел, то увидел ее сидящей там. Ее волосы налипли мокрыми прядями на лицо, плечи и щеки сверкали в желтом свете. На ней были только три нитки нефрита под горлом, которые она никогда не снимала. Ванна была наполовину полной, вода порозовела от крови. Мать посмотрела на него пустым и смущенным взглядом, и он заметил в ее руке терку для сыра. Кожа на предплечье была ободрана и выглядела как перемолотое мясо.
Через нескончаемое мгновение она слабо и испуганно улыбнулась.
– Я не могла заснуть, все зудело. Иди спать, малыш.
Анден выбежал из ванной комнаты и позвал единственного человека, который пришел ему в голову – Коула Ланшинвана, молодого человека, часто бывавшего в их доме, одноклассника и лучшего друга его дяди, до того как тот спрыгнул с Выездного моста как-то утром за год до этих событий. Лан и его дед увезли мать Андена в больницу.
Но слишком поздно. После того как ей дали успокоительное и удалили весь нефрит как из ее тела, так и поблизости, ее все равно уже нельзя было спасти. Когда она очнулась, то начала биться в держащих ее ремнях, ругалась и кричала, называла всех собаками и ворами, требовала вернуть нефрит. Анден сидел в коридоре рядом с палатой, заткнув уши руками, по его лицу лились слезы.
Она умерла через несколько дней, не прекращая кричать.
Одиннадцать лет спустя воспоминания еще прокрадывались в кошмарные сны Андена. Когда он был встревожен или в сомнениях, они всплывали на поверхность. Пробуждаясь от неспокойного сна в комнате общежития, он не мог заставить себя встать и пойти в ванную. В такие минуты он лежал, уставившись в темноту, мочевой пузырь разрывался, глотка пересыхала, кожу щекотал смутный страх, что в его крови то же проклятие и он обречен умереть молодым и сойти с ума. Кровь его семьи несла могущество, но также и безумие. Вот почему, несмотря на уговоры Коулов, он так и не сменил фамилию, предпочитая зваться как иностранец – Эмери, это имя ни для кого ничего не значило, в отличие от фамилии по материнской линии, Аун, вбирающей в себя как ожидания величия, так и сумасшествия, Анден не желал ни того, ни другого.
После смерти матери Андена Лан поговорил со своим дедом. Без лишних слов Коулы взяли Андена к себе, сделав его частью семьи, кормили и опекали до десяти лет, когда отправили в Академию Коула Душурона с благословения и на деньги Коула Сена. Вот так и вышло, что семья, управляющая Равнинным кланом, стала единственной семьей Андена. Все родные с материнской стороны трагично сгорели. Отец был не более чем далеким воспоминанием: голубоглазый мужчина в военной форме, сбежавший обратно в свою страну, к светловолосым женщинам и быстрым машинам.
– У твоей мамы была дрянная жизнь – и началась плохо, и закончилась плохо, – сказал Хило. – Ты не будешь таким же. Ты лучше натренирован. И все мы за тобой присматриваем. – Он выкинул окурок. – И если тебе понадобится, то есть СН-1.
– «Сияние», – произнес Анден название, использующееся на