гуще своего войска.
Это был первый конфуз Мамая и тактическая победа Дмитрия Ивановича, ведь татары не смогли использовать свой излюбленный прием. Мамаю пришлось начинать лобовую атаку, так как для фланговых ударов не было места. Центр ордынского войска, где стояла тяжеловооруженная генуэзская пехота, медленно двинулся вперед; за ним последовали конные крылья, тоже сближаясь с русскими полками. Но, не дойдя несколько десятков метров до передового полка, войско Мамая остановилось. Так прошло еще некоторое время. Уже близился полдень, но ни та, ни другая сторона не вступали в битву. Но вот с татарской стороны выехал на коне поединщик.
***
Татарский поединщик был весь защищен длиннорукой кольчугой, покрытой золотыми пластинами, с золотыми наплечниками. На голове его был шлем с золотыми накладками, а за спиной – небольшой круглый щит, весь расписанный узорами. Но более всего поражало его огромное четырехметровое копье. Он был страшен и свиреп, подобен видом библейскому Голиафу, «пяти сажень высотой и трех сажень шириною». Звали его Челубей Тамир-Мурза, а родом он был печенег.
Осадив своего разгоряченного коня, Челубей встал напротив передового русского полка и, потрясая копьем, стал вызывать на единоборство кого-либо из русских витязей. Но куда там русским мужикам и горожанам тягаться с профессиональным воином, который отличался не только огромной силой, но и особым мастерством военной выучки! Князья и бояре тоже колебались, ведь многие из них знали, что Челубей не раз побеждал своих противников перед битвой.
Прошло несколько минут, но никто не выезжал из рядов русского воинства. Все понимали ответственность момента, ведь поединку всегда придавали сакральное значение. Поражение в нем расценивали как предвестие поражения всего войска.
А тем временем «татарский Голиаф» продолжал гарцевать на виду у передового полка, глумясь и насмехаясь над нерешительностью русских. Смеялись и татарские воины, ухмылялся сам Мамай, видя издали, что никто не выезжает из русских рядов. Но не до веселья было великому князю Дмитрию Ивановичу, впору самому выезжать на поединок, благо не в княжеских доспехах он был, но разве можно рисковать князю в столь решительный момент?
И вот не стерпело сердце воина-монаха Пересвета, что вместе с Ослябей был благословлен преподобным Сергием на битву с заклятым врагом христианства Мамаем. Вот как пишет об этом автор «Сказания»: «И увидел его Александр Пересвет, монах, который был в полку Владимира Всеволодовича, и, выступив из рядов, сказал: «Этот человек ищет подобного себе, я хочу с ним переведаться!» И был на голове его шлем, как у архангела, вооружен же он схимою по велению игумена Сергия. И сказал: «Отцы и братья, простите меня, грешного! Брат мой, Андрей Ослябя, моли Бога за меня! Чаду моему Якову – мир и благословение!».
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».